Агния Кузнецова - Много на земле дорог

Именины прошли на славу. Стол накрыли в одной из гостиных клуба. Званых гостей — одноклассников Сережи — было восемь, а незваных — больше двадцати. Были здесь и инженеры, и рабочие из разных цехов, и служащие бухгалтерии, и рабочие полигона, и директор завода.

— Заводская молодежь желает имениннику хорошо учиться и дарит ему школьную форму, — торжественно сказала Клеопатра и подала счастливому, разрумянившемуся Сереже бумажный пакет, в котором лежали аккуратно сложенный серый костюм, широкий кожаный пояс и фуражка.

После чая курносый паренек с полигона заиграл на баяне. На середину комнаты, шурша накрахмаленной юбкой, выскочила Клеопатра и, помахивая кружевным платочком, пошла отплясывать русскую. Потом начались танцы. Слава пригласил Надю, но когда она занесла руку, чтобы положить на его плечо, к ней подошла уборщица клуба и сказала, что в проходной будке ее спрашивает какой-то гражданин.

— Я сейчас вернусь, Слава, — сказала Надя и, несколько озабоченная, не одеваясь, выбежала на улицу.

Еще издали у проходной Надя увидела человека в военной форме. Невозможно было различить его лицо, но она почувствовала, что это Костя. Сердце забилось, и Надя с удивлением подумала: «Что это со мной?»

Костя, улыбаясь, шагнул ей навстречу и протянул обе руки. И она, задыхаясь от волнения, от быстрого бега, тоже протянула ему обе руки.

— Спорщица! — сказал Костя, смотря на нее ласковым, бесконечно ласковым взглядом.

Надя с удивлением рассматривала его. Это был стройный, подтянутый молодой человек. Неужели он так похорошел? А может быть, она не замечала прежде его ясных коричневых глаз, умных и проницательных, его нежного и в то же время энергичного рта, его решительного подбородка. Может быть, он всегда был таким?

— Костя… ты… ты так изменился! — задыхаясь, сказала она.

— И ты, Надя, тоже… Ты очень похорошела, — любуясь светом ее глаз, красками лица, проговорил Костя.

— Я сейчас оденусь, и мы пойдем ко мне. Хорошо, Костя?

— До восьми часов в твоем распоряжении. Веди куда хочешь.

Надя побежала в клуб. Вот за выступом дома мелькнуло ее широкое светло-серое платье с большим белым воротником.

«И как это я мог так долго не встречаться с ней?» — подумал Костя.

В клубе все так же играл на баяне курносый паренек с полигона, танцевали пары, а в соседней комнате, подняв невообразимую возню, веселились Сережины гости.

У дверей Надю встретил Слава, и она, сияющая и веселая, сразу как-то померкла, потускнела.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Слава.

— Я уйду, Слава… Ко мне приехал мой школьный товарищ.

— Но почему ты такая? Тебе неприятен этот приезд? — допытывался Слава.

— Нет, почему же… Это приехал Костя. Я тебе о нем рассказывала.

Она надела пальто, шапочку и поторопилась уйти.

Слава возвратился в зал, сел у окна и задумался. Не первый раз вот так уходила Надя, оставляя его, но почему-то сегодня ее уход причинил ему особенную боль. Он давно разобрался в своем чувстве к Наде, но не решался признаться ей, потому что не понимал Надиного отношения к себе. Иногда ему казалось, что Надя тоже любит его. Он замечал ее желание быть с ним, видел, что на заводе она отличает его от других. Но порой он ловил ее равнодушный взгляд и читал в нем какое-то к себе безразличие. Вот и теперь он не уловил в ее глазах сожаления, что она проведет вечер без него.

— Что загрустил, Слава? — спросил Самсонов, останавливаясь подле него и закуривая. — Потанцевал бы, вон сколько девушек!

— Не понимаю я девушек, Самсонов. Они для меня загадка, — вздохнув, ответил Слава и потянулся к Самсонову за папиросой.

— Не замечал, чтобы ты курил! — с удивлением воскликнул Самсонов и не без колебаний подал Славе папиросу.

А Надя и Костя в это время подходили к заводскому общежитию. Они шли неторопливо, вспоминая Веселую Горку, школу, ребят…

— И грусть и зло охватывают, когда я вспоминаю Андрея или Виру, — задумчиво говорила Надя.

— Думаю, что и мы виноваты. Рядом с нами росли два таких пустоцвета, а мы глазами хлопали. Я часто думаю об Андрее. Если бы я так же упорно думал о нем тогда…

— Знаешь, Костя, — перебила его Надя, — мне кажется, что основной чертой Андрея была самовлюбленная гордость, и если бы…

— …если бы мы сумели вовремя направить его по верному пути, у нас в Веселой Горке был бы незаурядный художник.

— Мы бы его спасли! — Эту фразу они сказали в один голос.

— Вот видишь, как мы одинаково думаем! — засмеялась Надя и сразу же стала серьезной. — И все же жаль Андрея. Не прожить и двадцати лет на свете… Ну, мы пришли, Костя.

Они остановились возле небольшого двухэтажного дома.

— Сами строили, — с гордостью сказала Надя. — И видишь, какой сад развели!

Надя открыла калитку, и они прошли по запорошенной редким снежком аллее фруктовых деревьев, поднялись на высокое крыльцо.

За просторной верандой оказалась небольшая комната с тремя кроватями, застланными одинаковыми шелковыми покрывалами.

— A у вас тут красиво, — снимая шинель, сказал Костя.

— А как же! — засмеялась Надя. — Ты посмотри, какой современный стиль у нашей комнаты. Видишь, какая легкая, изящная мебель? А шторы! — Надя подошла к окну и подняла рукой белую штору, на которой были изображены огромные красные кувшины.

— Что-то уж очень абстрактное, — неодобрительно усмехнулся Костя, усаживаясь в низкое кресло.

— Нет, погоди, не садись. Я хочу посмотреть на тебя. — Надя весело потянула его за руку.

Костя повернулся вправо, влево, потоптался на месте и, вспоминая свою любимую повесть «Сын полка», улыбаясь, спросил:

— Ну как, показался?

— Показался, — серьезно сказала Надя и с каким-то внутренним страхом подумала: «Что-то уж очень сильно «показался».

Надя согрела чай, нарезала сухой «многодневный» кекс.

— Больше ничего нет, Костя. Питаемся на, заводе. А так хотелось бы угостить тебя! Надоела, наверно, солдатская еда? И вина нет, а то бы выпить за встречу.

— Разве угощение мне дорого? Рад, что увидел наконец тебя. Расскажи лучше о своей работе, об учении, о новых друзьях, о Москве, на которую ты променяла Сибирь…

— Я Сибирь на Москву не меняла. А кстати, тебе писали из Веселой Горки? Редкие металлы у нас нашли, где-то рядом с селом будет строиться обогатительный комбинат. Так что мне есть куда возвращаться. Ты смотри сам к Москве не присохни.

Хотелось о многом рассказать, посоветоваться, расспросить о жизни… А часы бежали удивительно быстро, вечер оказался необыкновенно коротким, и они расстались, ни о чем толком не поговорив.