Язмурад Мамедиев - Родная земля

И на любом празднике женщины радовались, когда на их половине появлялась Зиба. Достаточно было услышать ее веселый смех — и тут же забывались все невзгоды. А коль попался ей на язык — пощады не жди, осмеет так, что слов в ответ не найдешь, хоть беги.

Время шло, Зиба росла, и однажды Атанияз увидел ее с тугой косой, перекинутой на острую девичью грудь. Озорная девчонка превратилась в девушку. Он потребовал, чтобы она снова заплетала тоненькие косички, однако сам понимал, что этим ничего не изменишь, и стал по-новому, с затаенным восхищением и ревнивой озабоченностью, посматривать на нее.

Когда в селе открыли школу, он со вздохом разрешил дочери учиться. Школа, конечно, большевистская, доброму там не научат, но хоть занята делом будет — не до парней, которые уже не могли скрыть своего любопытства к расцветающему в семье Атанияза цветку. Да и власти будут смотреть на него другими глазами. В дополнение к школьным урокам он стал читать ей коран, рассказывать о праведниках. Между делом, в качестве сравнения, хаил он новые безбожные порядки — и вглядывался в лицо дочери, стараясь понять ее чувства. Зиба слушала почтительно, но особого рвения не высказывала и охотно убегала, когда он отпускал ее.

Она и в самом деле не принимала всерьез рассказов отца. Любила его, считала умным и сильным, но взглядов его не разделяла — очень уж светлой, радостной казалась ей новая жизнь, пришедшая в село. И она с недоумением смотрела на мрачные лица отца и братьев, не понимая, отчего они не радуются вместе с ней…

Ранним утром, принарядившись, Зиба пошла в центр поселка, откуда уже слышался сдержанный гул голосов, смех. Площадь между приземистыми домиками сельсовета, правления колхоза и школы была запружена людьми. Ветер трепал красные флаги. Чуть поодаль, на берегу канала, расселись на разостланных коврах бахши — их сильные, гортанные голоса, чередуясь, плыли над толпой. А в другом месте варился в больших котлах обед. Стоило подойти поближе — и можно было услышать, как бурлит под деревянными крышками суп, даже треск горячих сучьев не мог заглушить этот булькающий веселый звук. И аромат мясного навара смешивался с горьковатым запахом дыма.

— Зиба-джан, иди к нам!

Она оглянулась и увидела Айсолтан. Рядом с ней стояла Наташа.

— Мы с тобой в одном поселке живем, а видимся раз в году, — смеясь, сказала Айсолтан. — Вот теперь праздник будет как праздник, милая Зиба. А то без тебя скучно.

Зиба озорно сверкнула глазами.

— Той, конечно, пройдет и без меня, да вот я без него не обойдусь.

Она нагнулась к детишкам, ласково потрепала их по стриженым головам, одного, самого маленького, взяла на руки, стала забавлять. Мальчик засмеялся заливисто.

— Ишь, весь в отца, — сказала Зиба. — Чары тоже любит посмеяться.

Айсолтан, испытывая то горделивое смущение, какое всегда вызывает у матери внимание посторонних к ее ребенку, взяла у Зибы сына, прижала к себе.

— Хорошо, что есть праздник, — сказала она. — А то жизнь была бы скучной.

— Конечно, хорошо! Можно даже побороться! А, хочешь?…

Зиба засмеялась, вспомнив вдруг, как сошлись они как-то на чьей-то свадьбе — обе показали характер и с тех пор подружились.

…Жених и невеста были из одного поселка. Женщины, пришедшие за невестой, хорошо знали подружек, по обычаю обязанных защищать ее, и надеялись, что дело кончится шуткой. Но не тут-то было. Зиба заявила, что так просто невесту не взять и дала такой отпор посланницам жениха, что никто к невесте и подступиться не смог. Смех и визг поднялся в доме невесты. А на улице любопытные подзадоривали, выкрикивали всякие обидные слова, и женщины совсем обозлились, но невесту так и не смогли вынести. Вот тогда и подступилась к Зибе Айсолтан. Они схватились, как настоящие пальваны [22] Пальван — борец. . Но Айсолтан оказалась сильнее и подмяла под себя Зибу. А тут бросились к невесте женщины, подхватили, на руках понесли из дому.

— Если бы не ты, — смеясь, сказала Зиба, — жених и по сей день в холостяках ходил бы.

Айсолтан вздохнула.

— Когда это было… Теперь мне не до баловства. Вот с Наташей ты еще можешь соревноваться.

Зиба посмотрела на доктора. И вдруг в глазах ее вспыхнули лукавые искорки.

— Могу! — воскликнула она. — Слушай, Наташа, а что если тебе надеть туркменское платье! Хочешь — я дам тебе свое новое?

— Спасибо, — Наташа обняла ее за плечи, привлекла к себе. — Я сама сошью себе такое платье.

— Тебе очень пойдет!

— А тебе пойдет городское, — подхватила Наташа. — Наденешь, а?

— А что! — упрямо воскликнула Зиба. — Обязательно надену!

— И тогда ты мне подыщешь жениха из ваших парней, а я тебе — русского, — смеясь, предложила Наташа.

— Согласна!

Какая-то женщина, стоявшая возле них и слышавшая разговор, сказала зло:

— Вот негодницы!

И, отвернувшись, зашагала прочь.

Улыбка медленно сходила с разгоряченного лица Зибы.

— Будь осторожна, Зиба-джан, — тихо сказала Айсолтан. — Всякие люди есть…

— Ай, ничего, — беззаботно ответила Зиба, — не обращай внимания. Кто виноват, что люди шуток не понимают? Ты лучше скажи, где достала такую красивую гульяка?

И она осторожно дотронулась до украшения. Зибе всегда нравилось, как одевается Айсолтан, и она старалась подражать ей. Хоть и не имела Айсолтан столько платьев, как у байских дочерей, а всегда все на ней сидело ладно и красиво.

— Это мне Чары на базаре купил, — сказала она. — Хочешь, подарю тебе? Мне к чему наряжаться, а ты — девушка…

— Нет, нет, что ты! — отстранилась Зиба. — Ведь это подарок! Чары узнает — обидится.

— Да он и не заметит. Наверное, уже и забыл, что покупал.

— Нет, не возьму, спасибо, — настояла на своем Зиба. — Мне отец обещал купить.

Айсолтан улыбнулась.

— Ты и без украшений красивее всех девушек. Знаешь, говорят, что золото и в золе блестит.

Зиба покраснела.

— Ну, что ты…

Она отвернулась, пряча смущение, и встретилась взглядом с проходившим мимо Керимом. В его глазах она прочла то, что только услышала от Айсолтан, и вздрогнула от неожиданности.

— Пойдем, — сказала она, беря подругу за руку, — пойдем куда-нибудь.

— Что с тобой? — удивилась Айсолтан. — Что-то случилось?

Зиба не ответила. Она и сама не знала, что с ней.

Какие-то новые, неясные чувства охватывали ее порой. И становилось вдруг то радостно, то грустно, и нельзя было найти причину этого, и ничего нельзя было объяснить…

Керим… Почему он так смотрел на нее? Или это только показалось? Нет, он и прежде… Что — прежде?..

Мысли путались, и не было уже прежней легкости, и не могла она, как раньше, рассмеяться ему в лицо…

Зиба оглянулась, но Керим уже уходил в толпе смеющихся, разговаривающих или просто глазеющих по сторонам сельчан, его широкая спина, обтянутая поношенным халатом, мелькнула и исчезла.