Язмурад Мамедиев - Родная земля

Айсолтан проследила за взглядом девушки и понимающе усмехнулась.

Керим приехал на праздник в хорошем настроении. Ходил среди радостно возбужденных людей, прислушивался к разговорам, — и видел: что-то изменилось ка селе. То ли люди стали добрее, сердечнее, то ли придавали всему необычный вид кумачовые полотнища, пылающие на ветру, то ли весна была всему виной — а только хорошо было ка душе, хотелось вместе со всеми шутить и смеяться, и говорить о весенних делах, о скоте, о кормах и колодцах, чувству я, что все вокруг живут одними мыслями и заботами. И не верилось, что колхоз принесет людям несчастье, что все в нем будет общим, как говорил Атанияз, вплоть до женщин… Злые люди болтают — а колхоз, хоть и маленький еще, живет себе, и никто из колхозников не жалуется.

Так почему же Атанияз плевался, словно речь шла о шайтане?

И вчера, когда Керим сказал, что и его пригласили ка колхозный праздник, у бая затряслись в гневе губы.

— Чтобы ноги таких, как Нурли и Мердан, здесь не было! — прошипел он.

Керима неприятно поразили эти слова. Почему он ненавидит их? Батыра — понятно. А Нурли и Мердан? Нет в них ни злобы, ни зачисти… Может, думает, что перепись — это их рук дело? Так ведь неверно, переписывают весь скот, не только у него… А может быть… Керим почувствовал, как отлила от лица кровь, когда подумал такое, — может быть, кто-то из них набивается в зятья к Атаниязу, а бай гонит прочь? Но он тут же отогнал эту горькую мысль — оба они женаты, да и калыма для байской дочери никто из них не собрал бы за всю жизнь.

Так в чем же дело?

Керим так и не нашел ответа на этот вопрос. Да и веселье все разгоралось — не до размышлений стало. Только когда он увидел среди женщин Зибу, вдруг опять — тяжело, как мельничные жернова, шевельнулись в нем его сомнения. Такая она красивая, что просто беда! А он…

Все вокруг принарядились к празднику. А на Кериме был старенький, хоть и не рваный, без заплат, но видавший виды, когда-то коричневый, выгоревший на солнце халат. Атанияз предложил ему надеть все новое — и халат, и сапоги, и тельпек. Но Керим отказался — щеголять в чужом стыдно, пусть уж будет как есть.

Он редко бывал на тоях, и сейчас хотел все посмотреть, все услышать, поэтому суетился, вертел головой, переходил с места на место. Сначала послушал бахши, потом, когда Юрин стал говорить речь, пробрался сквозь толпу вперед и замер, раскрыв рот от чрезмерного внимания.

После торжественной части и праздничного обеда начались соревнования, без которых у туркмен не обходится ни один настоящий той.

Первыми состязались наездники. Керим, работая локтями, молчаливо выслушивая нарекания, снова выбрался в первый ряд.

Кони, что вышли на старт, были хороши. Всадники горячили их, и они пританцовывали, изгибали гордые шеи, испуганно косили круглыми глазами на шумящую толпу.

Многих наездников Керим знал, но были и незнакомые, наверное, гости из соседних колхозов. На черном, блестящем скакуне гарцевал Мердан. И когда судья взмахнул платком, он рванул коня, и тот помчался, пластаясь по сухой уже, звонкой под копытами и пылящей равнине. Вначале он шел вровень с передними, такими же резвыми скакунами, но на середине круга стал обходить их под крики и улюлюканье толпы. Только одна лошадь не отставала, летела так же легко, а потом медленно, словно кто вытягивал ее, сначала на голову, потом на полкорпуса, вышла вперед. Лошадь принадлежала соседнему колхозу, и над болельщиками прошел рев. Керим тоже закричал, что есть мочи. И вдруг, очнувшись, застыдился и покосился по сторонам. Но никто не обращал на него внимания, все шумели, волновались, размахивали руками. Он видел возбужденные лица, раскрытые рты, трясущиеся бороды — и подивился виду односельчан, обычно таких спокойных и рассудительных.

Среди женщин Керим увидел жену Мердана с ребенком на руках. Ей, видимо, страшно было смотреть на скачущего во весь опор мужа, и она потупилась, вздрагивая. Это заметила стоявшая рядом Зиба. Засмеявшись и что-то сказав женщине, она взяла ребенка на руки и повернула его личиком к тому месту, где скакали, пыля, всадники. Толпа вдруг замерла, и в наступившей звонкой тишине Керим услышал, как Зиба сказала:

— Мать боится, так хоть ты посмотри — во-он папа!

Толпа снова взревела, и Керим, повернувшись, увидел:

Мердан, нахлестывая своего вороного, прильнув к его гриве, первым приближается к финишу.

— Мерда-а-ан! — во всю силу легких ликующе закричал Керим и замахал сорванным с головы тельпеком.

После небольшого отдыха началась джигитовка. И снова Мердан отличился. Он то на всем скаку бросал вверх тельпек и ловил его, то соскакивал и, чуть коснувшись ногами земли, словно пружиной подброшенный, вновь взлетал в седло, то пролезал под брюхом скачущего коня, то волочился за ним, как убитый, держась лишь в стременах. И каждый раз толпа замирала в испуге, а потом неистово рукоплескала и кричала восторженно. И только жена Мердана не решалась поднять глаза — ей все казалось, что муж сорвется под копыта и останется лежать в пыли с проломленным черепом.

Но Керим уже не глядел в ее сторону. Как завороженный, следил он за каждым движением Мердана, завидуя ему и досадуя на собственную неловкость. Вот если бы он сам мог так же легко, играючи, скакать на лихом коке, чтобы видела Зиба, и восхищалась им, гордилась…

Зиба… Он отыскал ее взглядом в толпе — и снова, в который раз, подивился ее броской, влекущей красоте. Разгоряченная зрелищем, с пылающими щеками, она бурно реагировала на то, что происходило на площади. И Керим с острым ревностным чувством заметил вдруг, что не он один исподволь бросает на Зибу влюбленный взгляд. У него сами собой сжались тяжелые кулаки. Но разве запретишь кому-нибудь любоваться красавицей?..

«Эх, — думал Керим, — если бы я мог, как Мердан, вскочить на вороного коня, помчаться на глазах у изумленной толпы и вскочить ногами на седло, и спрыгнуть на всем скаку, и снова нестись сломя голову по степи!..»

Но скачки уже кончились. Стрелки стали состязаться в меткости глаза и твердости руки. Надо было с пятидесяти шагов попасть в бутылку, которую подбрасывал лежащий в траншее мальчик.

Сверкнув на солнце, взметнулась вверх бутылка. Грохнул выстрел — и она легко упала на песок. Мимо! И снова бутылка летит над землей. Раз! — и звон стекла сливается с эхом выстрела. И опять — дзинь! И опять… Кто это так метко стреляет? Да это Юрин. Смотри-ка, какой мерген [23] Мерген — охотник. . Все пять бутылок вдребезги! Ай, да партийный секретарь!

И смех, и шутки, и одобрительные выкрики крутом…

Только Керим смотрит молча. Столько лет провел в песках, а мергеном не стал. Да и как научишься метко стрелять, если ружье купить не на что?