Язмурад Мамедиев - Родная земля

И верно — почти одновременно услышал он зловещий рык и увидел попавшегося в капкан матёрого волка.

Земля под ним была истоптана, исцарапана когтями, забрызгана кровью. И оскаленная пасть зверя тоже была в крови. Остервенело грыз он цепь, стальные дуги капкана и, отчаявшись, саму защемлённую лапу, взвывая и рыча от боли, превозмогая её ради свободы. И эта жажда воли, отчаянная решимость любой ценой вырваться из западни были так сильны, что Керим было залюбовался им, но вспомнив, сколько зла принёс и — вырвись он сейчас — ещё принесёт чабанам лютый хищник, выхватил сверкнувший в лучах уходящего солнца нож. И тут же у него мелькнула озорная мысль — схватить зверя живьём. Изловчившись, он прыгнул к нему и ударил палкой по голове. Волк взвыл и упал, скребя землю когтями. Керим тут же придавил ему коленом шею и двумя ударами ножа рассёк сухожилья на задних ногах. Теперь надо было окончательно обезопасить его, и чабан, ловко сунув палку в окровавленную пасть, стянул её своим поясным платком.

Дело было сделано. Керим, тяжело дыша, поднялся, отёр рукавом пот с лица. Волк смотрел на него налитым кровью ненавистным взглядом.

Отцепив капкан, Керим с трудом вскинул тяжеленного зверя на спину и зашагал к стоянке, где уже трещал сучьями разведённый чолуком костёр.

Собаки почуяли запах извечного врага, ощетинились, с лаем бросились навстречу Кериму, но он отогнал их, и они, рыча и подвывая, поджав куцые хвосты, поплелись следом. Звериный дух не давал им покоя.

— Ого! — восхищённо воскликнул Чары, завидя товарища с добычей. — Вот это да! Везучий ты, Керим. Если бы баи платили за каждого убитого тобой зверя, ты уже давно сам стал бы первейшим богатеем.

Керим молча скинул волка на землю, собаки отскочили, неистово залаяв, вздыбив шерсть на загривках.

— Почему ты не убил его? — спросил Чары и вдруг загорелся. — Давай развяжем его и натравим собак. Вот потеха будет!

Керим нахмурился.

— Ни к чему это. Если хочешь, садись завтра на верблюда, поезжай по кошам, покажи людям волка — пусть радуются, что одним хищником меньше стало. Для нашего брата чабана волк — первый враг.

— Если не считать баев, — засмеялся Чары.

Керим не ответил, подсел к огню, стал ворошить тлеющий хворост. В тёмное уже небо взвились красные искры.

Лошадь, запряжённая в скрипучую телегу, легко трусила по пыльной степной дороге, приближаясь к посёлку. Глинобитные мазанки с плоскими крышами раскинулись вольно, как обычно на равнине, и были похожи одна на другую словно близнецы. Поровнявшись с крайней кибиткой, лошадь перешла на шаг, как бы давая понять седокам, что путь окончен и надо только указать место, где остановиться.

В центре посёлка были выстроены такие же, как и вокруг, четыре низких домика из сырцового кирпича. Отличались они лишь тем, что стояли в ряд очень близко, да людей здесь было побольше, — стояли кучками, судачили о своих делах.

У одного из этих домов остановилась лошадь. Первым с телеги спрыгнул высокий, крепкого сложения человек в кожаной куртке и фуражке, в потёртых, но ещё крепких сапогах, кавалерийских шароварах. Он протянул руку женщине и, помогая ей сойти, сказал с извиняющейся улыбкой:

— Вот мы и приехали, Наташа.

Женщина была молода, одета по-городскому, но с ярким цветастым шерстяным платком на плечах, делавшим её похожей на туркменку. Ступив на землю, она оглянулась, увидела фанерную вывеску над входом в дом, прочла вслух:

— Колхоз «Сынпы гореш».

Мужчина, смотревший на неё взглядом, в котором сквозило беспокойство, предупредил её вопрос:

— Это колхозная контора. Собственно, колхоз только создаётся… Через год-два здесь всё изменится, вот увидишь.

Он хотел по лицу Наташи угадать её настроение. Ему показалось, что она удручена, и сказал поспешно:

— Ты не беспокойся, люди здесь хорошие. И скучать тебе не придётся. А за работой…

Она повернулась к нему, удивлённо вскинув брови, и он умолк, смущённый.

— Что вы, Сергей Николаевич, — проговорила Наташа с обидой, — я ничего не боюсь, вы не думайте. И пустыни не боюсь, и вообще… Я же сама решила поехать сюда.

Возница, привёзший их, тряхнул вожжами, и лошадь дёрнула телегу, пошла нескорым шагом. Наташа и Сергей Николаевич, с узелком в руке, остались одни посреди улицы. На них смотрели с любопытством, и под взглядами незнакомых людей женщине стало неловко, она хотела что-то сказать, но в это время из конторы вышел смуглый сухощавый парень в большом тельпеке и, широко улыбаясь, направился к ним, издали громко заговорив;

— О-хов, товарищ Юрии, с приездом!

Он подошёл, пожал приезжему руку и, продолжая улыбаться, всё так же громко продолжал:

— Я вас с самого утра жду. Батыр поручил встретить вас. Я ждал, ждал, всё не было…

Юрин тоже улыбнулся, обернулся к Наташе:

— Местный комсомол, секретарь ячейки Нурли Бердыев.

Она протянула юноше руку, назвала своё имя. Юрии пояснил:

— Наташа Макарова — доктор, будет работать у вас. — И улыбнулся. — Первая комсомолка в селе. Бери на учёт, секретарь.

Нурли сказал убеждённо:

— Скоро у нас будет много комсомолок.

Юрин обнял его за плечи свободной рукой, привлёк к себе.

— Обязательно будет, Нурли. Ваши девушки просто ещё боятся нового, да и обычаи…

Бердыев смутился, чуть отстранился, как ребёнок, который считает, что он уже взрослый, сказал:

— Пойдёмте домой, отдохнёте, чаю попьёте.

Юрин возразил:

— Чай потом. Пойдём в контору, поговорить надо.

Нурли тревожно заглянул ему в глаза.

— Что-то случилось?

Юрин кивнул:

— Серьёзные дела предстоят.

Он сиял фуражку, сдунул пыль, надел плотно и первым зашагал к конторе.

Юрина хорошо знали в посёлке, хотя появиллся он здесь редко. Помнили его ещё с гражданской, когда Юрин командовал особым отрядом. В июне девятнадцатого года здесь, под посёлком, разгорелся жестокий бой. Красные выиграли его, но очень дорогой ценой: много боевых товарищей полегло в этом бою. Припорошенные пылью волосы Юрина словно бы так и не отмылись — седина пробилась за сутки на висках командира.

Потому при случае и наезжал он сюда — то уполномоченным по коллективизации, то по делам чека. И радовался переменам в жизни села, с которым так много было связано. А когда узнал, что колхоз намерен открыть медпункт, вызвался помочь, выхлопотал кой-какое оборудование и инструменты, а теперь вот привез доктора.

Наташа понравилась ему деловитостью, искренностью чувств, и Юрину очень захотелось, чтобы она осталась в колхозе. Всю дорогу и уже здесь, на месте, он все поглядывал на нее искоса, пытливо, боясь, чтобы не испугала ее новизна обстановки, желая одного — чтобы выдюжила она первые, самые трудные дни, — а там пообвыкнется, да и дела захлестнут, не до душевных переживаний будет.