Язмурад Мамедиев - Родная земля

Круто развернув своего пегого скакуна, охаживая его плетью, Ниязкули отскакал малость, спешился и тоже залег, открыв огонь.

Совсем близко пуля срезала ветку, и она надломившись, повисла на тонкой кожице. Керим стал отползать по кустам.

Гулко, эховыми перекатами звучали в ущелье выстрелы. Переползая с места на место, Керим стрелял то по Бахраму, то по Ниязкули. Но стрелок он был неважный, да и нервничал — пули его не попадали в цель.

Земля вокруг была усеяна стреляными гильзами, они желтели золотой россыпью в пыльной траве, поблескивали на солнце. Сначала Керим не понял, почему их вид вселил тревогу, но тут же дрогнувшей рукой ощупал карманы — патронов больше не было. В магазине оставалось только два. И в патроннике один, значит, всего три.

Над камнем, за которым укрылся Ниязкули, поднялся рыжий тельпек; Керим не удержался и выстрелил по нему, — и увидел, как в стороне возникло и поплыло облачко пыли.

Осталось два патрона.

Керим решил отползти в сторону, обойти Бахрама и напасть на него сзади. Обдирая ладони об острые камни, приникая к горячей, пахнущей пылью, земле, он долго полз вдоль склона, выбрав момент, пересек дорогу и короткими перебежками зашел противнику в тыл. Он поднял винтовку, на мушке плясал бритый затылок Бахрама, — и в этот момент громко крикнул Ниязкули, наверное, увидел Керима. Прогремел выстрел, пуля прозвенела по камню на дороге, за крупом лошади. Керим успел еще раз щелкнуть затвором, но Бахрам резво, как пружиной подброшенный, отскочил в сторону, и он снова промахнулся.

Бахрам не знал, что у нападающего кончились патроны и поторопился нажать на "собачку", — пуля ожгла Кериму висок, в лицо пахнуло пороховой гарью. На миг потемнело в глазах: пошатнувшись, Керим размахнулся и ударил Бахрама прикладом. Тяжелый маузер упал на землю. Но и Керим не удержал в руках винтовку, — вырвавшись, она ударилась в убитого коня, медленно сползла на пыльную дорогу.

Подбежавший Ниязкули сбил Керима с ног, навалился, ударил в лицо. Из носа хлынула кровь, но Керим, собрав слабеющие силы, вывернулся, вцепился пальцами в байский ворот, приподнял и ударил Ниязкули затылком о камень. Тот сразу ослабел, обмяк, по смуглому его лицу разлилась меловая бледность.

Оправился от удара Бахрам, поднялся на четвереньки, потянулся к маузеру, но не успел поднять его, Керим подмял Бахрама под себя, стал подбираться руками к горлу. И тут произошло неожиданное — Бахрам поймал его кисть, выставил вперед плечо и дернул. У Керима, как тогда, во время схватки с Мерданом на майском празднике, земля и небо стремглав мелькнули перед глазами, и он очутился на земле. А Бахрам уже поднимался на ноги, и лицо его было пепельно-серым, словно сведенное судорогой — страшное лицо на все способного человека. Он выплюнул попавший в рот песок, облизнул пересохшие губы и пошел на Керима, согнувшись и выставив вперед руки, — в правой он сжимал рукоятку короткого кинжала.

Керим попятился, забыв, что на поясе в кожаных самодельных ножнах покоится чабанский узкий нож. А когда вспомнил и согнулся, откидывая полу халата, скользя ладонью вверх по бедру, Бахрам вдруг перехватил свой кинжал за кончик лезвия и метнул в Керима. И если бы не распрямился в этот момент парень, кинжал проткнул бы ему горло, — а так пропорол только халат на плече, едва порезав кожу, и упал, коротко звякнув.

И все-таки страшно стало чабану. "Да человек ни это? — подумал он, судорожно глотнув. — Может, сам шайтан?.."

Но странный гость Атанияз-бая был безоружен, и это вернуло Кериму уверенность. Он смело пошел на врага, которого успел люто возненавидеть. И на этот раз парень ошибся, — Бахрам выхватил из кармана складной нож, щелкнула пружинка, и лезвие выскочило из своего гнезда. Увидев замешательство на лице Керима, Бахрам тихо засмеялся.

"И впрямь нечистая сила", — снова мелькнула у парня жуткая мысль.

Не сводя с него глаз, Бахрам провел рукавом по губам, точно стер улыбку, и шагнул навстречу. Все ближе, ближе его налитые кровью, ненавидящие глаза.

— Ну, что, — проговорил он сипло, — понял, с кем имеешь дело? Молись своему большевистскому богу — конец твой настал.

Он резко нагнулся, как будто хотел кинуться на Керима. Юноша машинально подался назад, споткнулся и едва не упал. И снова злая усмешка тронула губы Бахрама. Он напрягся, готовясь к смертельному удару.

Но тут что-то, видимо, произошло, что-то изменилось в лице Керима, — он смотрел мимо Бахрама, и в глазах его страх сменялся надеждой и восхищением. Это было странным и непонятным и потому вызывало тревогу. Бахрам резко обернулся, но было поздно — тяжелая палка обрушилась на него. Выронив нож, он поднял руки, заслоняясь. В это мгновение Керим по-кошачьи прыгнул ему на спину и, боясь нового подвоха, сразу оглушил ударом по голове. Сидя на нем верхом, он стянул тонким ремнем руки противника и только после этого поднял на Зибу усталое, запыленное, но светящееся благодарностью лицо.

— Ты молодец, — сказал он девушке, чувствуя, что это совсем не те слова, и голос его предательски сорвался.

А Зиба, хрупкая, нежная Зиба, впервые ударившая человека, только теперь поняла, что произошло, и, слабея от пережитого, опустилась на землю и закрыла ладонями лицо: плечи ее вздрагивали.

Сердце Керима переполняло чувство небывалой нежности и жалости к ней. Он с трудом поднялся, шатаясь, точно пьяный, подошел к ней, положил ладонь на ее голову. И снова понял, что не сможет сказать всего, что чувствует, что хотел бы сказать.

— Не надо, Зиба. Все хорошо… Теперь мы всегда будем вместе.

За спиной кто-то грязно выругался. Это пришел в себя Ниязкули. Он сидел на земле, глядя на них затуманенным взором.

— Будь ты проклята, сестра, — прохрипел он. — Я убью тебя. Аллах покарает…

Он задохнулся, схватился за грудь. Потом стал тяжело подниматься.

В это время на дороге показался парень на коне, следом покорно шел белый верблюд. Верблюд вышагивал степенно, и клочья линялой шерсти на его боках плавно покачивались. И вдруг он увидел Ниязкули. И Ниязкули увидел его. Он знал, что верблюды не прощают обиды и даже через несколько лет узнают своих врагов. Страх придал ему силы — он подпрыгнул, подхватил полы халата и припустился наутек. Но где ему было тягаться в беге с верблюдом. Тот вырвал из рук парня поводок и, вытянув длинную шею, странно раскидывая большие ноги, побежал следом. Расстояние между ними сокращалось с каждым шагом.

Байский сын затравленно озирался, но теперь на его пути не было спасительной ямы. У края дороги росло одинокое фисташковое дерево, и Ниязкули устремился к нему. С ходу вцепился он в нижние ветви, ловко подтянулся, закинул ноги, — и как раз вовремя: белый верблюд был уже рядом.