Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Ой, Керим! — испуганно вскрикнула Зиба, указывая на Бахрама.

Тот каким-то образом сумел освободиться от пут, дотянулся до маузера и теперь целился — тяжелое оружие ходуном ходило в его руке, и он, сощурив глаз, ловил Керима на мушку.

Над ущельем прогремел выстрел. Бахрам выронил маузер и стал заваливаться на спину.

Керим и Зиба обернулись и увидели подъезжающего Батыра верхом на коне. Он откинул затвор винтовки, и желтая гильза, блеснув в лучах заходящего солнца, полетела в траву.

Капитоныч уже помыл руки, собираясь идти домой, когда к нему в кабинет торопливо вошла дежурная сестра.

— Ой, хорошо, что вы не ушли, — сказала она. — Только что звонили из гепеу, просили прислать зубного врача, какой-то больной у них там.

— Не мог сюда прийти, — проворчал Капитоныч.

— Я тоже сказала, а они засмеялись, говорят: не может.

— Ох-хо, — вздохнул Капитоныч и стал укладывать в чемоданчик инструменты.

Идти было недалеко, но он взял извозчика.

Копыта цокали по булыжной мостовой, пролетка покачивалась на рессорах, и в ней было уютно и покойно. "Как в добрые старые времена", — вздохнув, подумал доктор.

— Это верно, — сразу же, словно угадал чужую мысль, полуобернулся на его вздох извозчик. — Такая уж жизня. Калготятся, калготятся люди, все чего-то ищут себе. А я говорю — зачем? Все равно там будем, никуда не денемся.

И он внезапно замолчал, будто бы и не говорил вовсе. "Пьяный, наверное", — подумал доктор.

Он рассчитался возле кирпичного неприметного здания управления ГПУ и солидно поднялся по стертым ступенькам.

Его проводили в камеру следователя, где у стены сидел на табуретке Эмиров без ремня, портупеи и малиновых петлиц и тихо выл, держась обеими руками за щеку.

— Вот, помогите, пожалуйста, — следователь показал на Эмирова.

Капитоныч сразу узнал его и понял, почему он здесь в таком виде.

— Нужна плевательница, — сказал доктор.

— Хорошо, я сейчас распоряжусь, — ответил следователь, открыл дверь и крикнул кому-то: — Сидоркин! Принеси старое ведро из коптерки.

И пока он стоял к ним спиной, Эмиров зашептал скороговоркой:

— Привет от Бахрама. Любыми путями передайте шефу обо мне, пусть выручают.

У Капитоныча заныло сердце.

— Откройте рот, больной, — сказал он и закашлялся.

Поковырявшись во рту у Эмирова, доктор сложил инструменты и сказал следователю:

— Ограничимся мышьяком и временной пломбой, боль снята, но не надолго. Условия, понимаете ли…

— Спасибо, — следователь наклонил лысеющую голову и распахнул перед ним дверь. — До свиданья, доктор.

— Всего хорошего, — ответил Капитоныч и приподнял соломенную шляпу.

Он медленно шел по пустому коридору управления, по-стариковски шаркая подошвами, чувствуя навалившуюся вдруг усталость, от которой начинала кружиться голова.

У крайней двери, где за деревянной перегородкой сидел дежурный, он замер, услышав:

— Понятно, товарищ Юрин. Имя понял — Бахрам. Записал. И что тяжелораненый захвачен — понял. Сделаю все в точности. — Дежурный увидел Капитоныча и, прикрыв ладонью телефонную трубку, сказал строго: — Проходите, гражданин.

Домой Капитоныч добрел совсем разбитым.

— Ты болен? На тебе лица нет! — всплеснула руками встревоженная жена.

— Нет, нет, ты не волнуйся. Просто чертовски устал. Я прилягу у себя, ты не тревожь меня.

Он вошел в свой кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Посидел немного на старом венском стуле. Потом достал из шкафа ящичек с лекарствами, вынул пузырек, накапал в рюмку и долил воды. Рука его дрожала, когда он подносил рюмку ко рту, расплескал немного воды на пиджак, но не стал стряхивать. Выпив, он подошел к кушетке и лёг.

Через несколько минут короткая судорога прошла по его телу, и он затих, вытянувшись и запрокинув голову. Глаза его мертво смотрели в потолок.

Их обступили, забросали вопросами.

— Ты ранен, Керим? — обеспокоенно спросила Наташа. — У тебя весь халат в крови!

— Немного, — слабо улыбнулся Керим. — Ты сама говорила — до свадьбы заживет.

— А где Ниязкули? — спросил Батыр.

Керим показал на дерево.

— Погодите немного, отдышусь, отведу верблюда, а то ему не слезть.

Наташа все поняла, засмеялась:

— А он у тебя злопамятный.

— Идейный, — пошутил Нурли, — знает, кто враг.

Керим отвел верблюда подальше от дерева, и Ниязкули слез на землю. Его обыскали. В числе других вещей в карманах нашли часы с цепочкой. Увидев их, Наташа взволнованно сказала:

— Это же часы моего отца, посмотри Керим. Он подарил их вам с Чары.

Часы были те самые.

— Откуда они у тебя? — спросил Батыр.

Ниязкули угрюмо молчал.

— Они были у Чары, — пробормотал растерянно Керим. — Не понимаю…

— А я понимаю, — гневно сказала Наташа. — Это он убил твоего друга.

Вскрикнула и закрыла лицо ладонями Зиба. Наташа подошла, к ней, обняла, сказала ласково:

— Ты же отказалась от брата, помнишь? Не надо казнить себя. Ты-то не виновата ни в чем.

Все с ненавистью смотрели на понурого Ниязкули.

Баба-ага, почесывая бороду, сказал негромко:

— Вот ведь как бывает… А сколько грязи вылили на бедного парня. Ты уж не сердись, Керим, прости нас. Клевета порой и убить может, не то что затуманить голову.

— А мама, отец — живы? — дрогнувшим голосом спросила Зиба.

— Все живы, — ответил Батыр. — С матерью скоро увидишься, а отец… Его судить будут.

Небо на востоке порозовело, а горы стояли синие-синие. Ветер из ущелий был свеж, нёс запахи омытых утренней росой трав. В чащобах, проснувшись, гомонили птицы, щебетали, пересвистывались на разные лады. И ручей, скачущий по гладким камням, взахлеб вторил им скороговоркой.

Керим стоял на его берегу и с давно не испытываемым радостным волнением слушал голоса пробуждающейся природы. Он с детства любил вот такие ранние утренние часы, когда ничто не мешает любоваться окружающей красотой и как-то по-особенному чувствуешь свою близость ко всей этой несказанной красоте.

Больше всего на свете ему хотелось сейчас очутиться в знакомых местах, полной грудью вдохнуть вольный воздух пустыни, настоянный на горьковатых степных травах, прижаться к родной земле и услышать ее дыхание.

Первый луч солнца скользнул по вершинам гор, и они загорелись радостным переливчатым огнем.

К нему неслышно подошла Зиба, встала рядом. Керим взял ее за руку, заглянул в глаза — они были спокойными и счастливыми.

— Ты тоже не спишь? — шепотом спросил он.

— Разве уснешь? — улыбнулась она.

Над землей вставало солнце.

— Это наша земля, Зиба, — с волнением проговорил он. — Родная наша земля!