Регина Эзера - Их было три

— Погоди, я позову Олгу!

Но Арчибалд задержал её:

— Не надо. Я всё же опасаюсь, не придумал ли я какую-то глупость. Сначала я расскажу вам обеим.

Он подвёл девушек к люку в кухонном полу, объясняя и показывая руками, как он предполагает устроить подъёмник, и понемногу увлёкся. И уже нельзя было понять — блестели ли стёкла его очков или сами глаза.

Жанна и Гундега, имевшие довольно смутное представление о технике, слушали его с восхищением, хотя в действительности почти ничего не понимали…

Вечером, вернувшись домой, Гундега увидела возле сарая чужую лошадь. Это была гнедая кобыла с белым пятном на лбу и коротко подстриженной гривой. В телеге лежала груда реек разной толщины и длины. Увидев Гундегу, Илма поманила её пальцем.

— Как ты, Гунит, думаешь, которые лучше пойдут — те, что потолще, или потоньше? — приветливо спросила она, перекидывая рейки.

— Для чего, тётя?

— Ну, для этой мойки, или как её, что у вас там на ферме. Я считаю, что толстые рейки прочнее. — И когда Гундега ответила, Илма крикнула в сарай: — Она тоже так считает. Ты слышишь?

Только теперь Гундега заметила в глубине сарая Саулведиса Метру. Он что-то делал на сеновале — то ли собирался взять охапку сена, то ли впихивал её обратно на сеновал. Наконец он вышел из сарая, щурясь от света и отряхивая приставшее сено.

Улыбнувшись Гундеге, он подошёл и протянул ей руку. Гундеге всё в нём не нравилось — и круглое, по правде сказать, довольно красивое лицо, и широкая заискивающая улыбка, и нагловатый взгляд карих глаз. А его плешь, окаймлённая редкими и, вероятно, мягкими как пух волосами, была ей просто омерзительна. Возможно, при других обстоятельствах старший лесник и не вызывал бы в Гундеге такого отвращения, но после того злосчастного утра, когда ушёл Симанис, она, встречаясь с Метрой, невольно сравнивала их обоих, и всегда сравнение оказывалось не в пользу Метры.

И теперь она поспешно выдернула руку из крупной тёплой ладони старшего лесника.

Метра засмеялся.

— Как серночка!

И смех его был противен Гундеге.

— Саулведи! — нервно окликнула его Илма.

— Да? — нехотя отозвался он, не отводя взгляда от Гундеги.

Илма поспешно подошла к нему.

— Значит, ты сделаешь, Саулведи? Иначе придётся продавать обоих подсвинков. Мать не управляется. Смотри, — она протянула шершавые руки, — видишь, какими страшными становятся руки от холодной воды и грязи.

Но Метра даже не удосужился взглянуть на её руки. Перехватив его взгляд, Илма заметила, что он обращён на стройные загорелые ноги Гундеги.

Метра хмельно хохотнул.

— Пусть попросит… она!

Смех старшего лесника резко оборвался, в мимолётном взгляде, брошенном на него Гуидегой, он уловил не кокетство и даже не досаду, а откровенное презрение.

Смутившись, он неловко закашлялся и сказал Илме:

— У тебя есть какой-нибудь инструмент — долото, рубанок? Пожалуй, и скобель понадобится… не знаю…

— У меня полный ящик инструмента! — радостно отозвалась Илма. — Поднимемся на чердак, там выберешь, что тебе подойдёт.

Метра повиновался без особого воодушевления, и через некоторое время они притащили вниз весь ящик: видимо, Метра не смог сразу отыскать, что ему потребуется. Чего только здесь не было! Гвозди всевозможных размеров, шурупы, пробои, угломеры, складной метр, разные молотки, клещи, тиски и долота, шила и, конечно, скобель, который, кстати сказать, и не понадобился.

Четыре вечера Метра самоотверженно трудился над изготовлением мойки — отмерял, пилил, сколачивал. Иногда у него что-то с треском ломалось — очевидно, это было неизбежно при сооружении такого сложного агрегата. Наконец поздно вечером Метра позвал всех женщин Межакактов в сарай. Пусть комиссия принимает смонтированную им машину, гордо заявил он.

Мойка всем им показалась какой-то перекошенной, кривобокой, но ни одна не сказала этого вслух — возможно, так казалось при колеблющемся свете фонаря. Илма попыталась повернуть рукоятку барабана, но ей не удалось этого сделать. Отстранив её, взялся сам Метра. Но и он должен был смущённо признаться, что не может понять, в чём дело. Вероятно, следует крутить посильнее. Его попытка применить силу кончилась тем, что раздался треск, и рукоятка оказалась в руке Метры.

Рядом с ним стояла Гундега с фонарём в руке. Метра заметил, как мелко задрожало пламя фонаря — девушка старалась сдержать смех.

В тот же миг Метра перешёл от растерянности к исступлённой ярости. Подняв упавшую рукоятку, он размахнулся и швырнул её в дальний угол сарая, попав при этом, вероятно, в кошку. Та, отчаянно закричав, заскреблась по щепкам.

Не успокоившись на этом, Метра пнул ногой злополучную мойку, и она покатилась, треща сломанными рейками, не устоявшими перед сапогом старшего лесника.

— Я тебе не столяр! — орал он в бешенстве на Илму. — Я специалист по лесному делу, и мне нечего заниматься всякой ерундой!

Илма только вздохнула. И Гундега подумала, что ей, вероятно, вспомнились некрасивые, неуклюжие руки Фредиса. Они так любовно и старательно изготовляли любую, даже самую пустячную вещь, что глаз радовался.

Открыв глаза, Илма смотрела в темноту. Она вспомнила, отчего проснулась, — Фредис колол дрова в сарае. Но, проснувшись окончательно, сообразила, что этого не может быть — ведь Фредиса нет!

Часы пробили два. И когда они замолкли, Илма снова услыхала шум, теперь уже ясно, — это были шаги, тихие, осторожные. Она насторожилась: да, наверху, в мансарде, кто-то еле слышно ходил на цыпочках. В тихих неровных шагах почудилось что-то знакомое, давно известное. Именно так, бывало, поздно вечером шагала Дагмара, когда была ещё подростком. Это её шаги!

Нет, что за наваждение! Дагмары нет и не будет. Никогда ей не ходить больше по Межакактам! Но словно в ответ на эти мысли вновь послышался еле уловимый звук шагов. И в темноте возле кровати как будто мелькнуло лицо Дагмары.

Она старалась не думать об этом и не могла. Она выгнала из Межакактов Дагмару-чужую, Дагмару-врага, но перед ней стояло лицо Дагмары-ребёнка, Дагмары-подростка… С течением времени они всё отдалялись друг от друга, и теперь их разделяла глубокая, непреодолимая пропасть.

"Пусть. Так должно быть…"

Илма снова насторожилась. Шагов уже не было слышно, и она понемногу успокоилась. И как только она успокоилась, из тёмного двора снова донёсся знакомый стук топора Фредиса по полену. Илма содрогнулась.

"О боже, что со мной творится! Какой невыносимый страх!"

Илме вдруг представилось, что она совершенно одинока, брошена, забыта, что в пяти просторных комнатах никого, и здесь бродят лишь призраки прошлого. Шаги Дагмары… Стук топора Фредиса. И надо всем этим опрокинут чёрный купол — гнетущая тишина. Где-то вдалеке сверкнула молния. Окно вспыхнуло золотистым светом на фоне грозовых облаков, а оконный переплёт при этом обернулся огромным чёрным крестом.