Регина Эзера - Их было три

— Как приехал сюда, так и до станции доберусь.

— Одному не управиться. Был бы хоть отец дома.

— Буди Владика!

Мать помедлила, ожидая, не передумает ли Виктор, затем направилась в соседнюю комнату. Когда она вернулась, Виктор пытался забинтованными руками застегнуть ватник. Она помогла ему.

— Знаешь, мать, только не рассказывай, пожалуйста, никому ничего, — попросил Виктор, не гляди на неё. — Растрезвонят по всему свету. Кому это нужно.

Она согласно кивнула головой и, посмотрев вслед сыновьям, исчезнувшим в бледных предрассветных сумерках, вздохнула.

Мать Виктора сдержала слово, но о случившемся наутро говорил весь колхоз. Узнала об этом и Гундега.

Всё началось с того, что секретарь парторганизации колхоза "Цинитайс" позвонил Эньгевиру и спросил, не очень ли сильно пострадал шофёр, помогавший им тушить пожар. Заодно он передал Эньгевиру благодарность от правления "Цинитайса". А когда удивлённый председатель ответил, что ничего не знает и, очевидно, тут какое-то недоразумение, секретарь заметил, что в данном случае шутки не совсем уместны, и повесил трубку прежде, чем Эньгевир успел что-либо возразить.

Пришлось председателю позвонить в соседний колхоз, и, наконец, он узнал о событиях прошлой ночи всё, что знали сами колхозники. Только никто не знал имени шофёра. Лишь дежурившая в ту ночь девушка утверждала, что шофёр был из Нориешей. Все в один голос говорили, что, когда пожар почти уже потушили, машина с энергичным шофёром бесследно исчезла.

Вечером, оставив машину в гараже, Виктор зашёл на ферму Межниеки, чтобы пойти домой вместе с Жанной. Там оказался и Ольгерт, так что всё дальнейшее происходило на глазах Гундеги.

Бригадир обратил внимание на грязные бинты на руках Виктора, и его взгляд задержался на них дольше, чем следовало. Виктор поспешно сунул руки в карманы.

— Что у тебя с руками? — спросил Ольгерт.

— Да поранился…

— Чем?

— Оцарапал. Мало ли где можно задеть, когда работаешь на машине…

Ольгерт понимающе усмехнулся и проговорил:

— Это верно! Да, тебя из соседнего колхоза разыскивали.

Гундега заметила, что обгоревшие брови Виктора нервно нахмурились.

— Меня?! Что вам всем нужно от меня в конце концов!

— Что ты кричишь? — недоумевал Ольгерт.

Виктор бросил беглый взгляд на Жанну.

— В "Цинитайсе" удивляются, почему ты так внезапно исчез… — продолжал Ольгерт.

— За мелом-то я должен был поехать? Сам же послал меня на станцию. А теперь удивляешься, чёрт побери…

Оттопыренные уши бригадира покраснели, и он с искренним изумлением покачал головой.

— Что с тобой? Какая муха тебя укусила? Люди разыскивают его, чтобы поблагодарить, а он…

— Не люблю, когда из мухи делают слона.

— Кто же делает? — простодушно спросил Ольгерт.

— Вы… ну, все вы…

— Знаешь, — широко раскрытые глаза Ольгерта заблестели, — у меня есть идея. Я внесу предложение, чтобы комсомольское собрание обсудило этот случай. У нас давно не было ничего такого…

Виктор окончательно вспылил.

— Обсуждайте, только, пожалуйста, без меня.

Ольгерт снова взглянул на его руки.

— У врача был?

— Что мне там делать?

— Получил бы бюллетень.

— Чтобы лежать в ожидании, когда придут с цветами? Не желаю.

— Вот ещё чудак…

Все трое смотрели, как Ольгерт сел на мотоцикл и уехал. После этого Гундега убежала переодеваться и не слышала, о чём говорили Жанна с Виктором.

Когда бригадир скрылся из виду, Виктор проворчал:

— Умчался…

Взглянув на Жанну, он заметил её восхищённый взгляд.

— И ты тоже, — сказал он, отворачиваясь.

— Что — тоже?

— Смотришь как на деревянного божка.

Вдруг он почувствовал, что его шею обвили руки Жанны.

— Не надо… Жанна.

— Почему?

Он медлил.

Руки Жанны тяжело соскользнули вниз.

— Ты думаешь, я потому, что Ольгерт сказал?..

Оба замолчали.

Жанна осторожно дотронулась до бинтов на руках Виктора.

— Тебе очень больно, — сказала она дрогнувшим голосом.

Виктор поднял глаза. Взгляд Жанны был непривычно серьёзен.

— Не потому ведь, Виктор, — тихо сказала она. — Не потому… Ты не смеешь так думать…

Когда вышла Гундега, она увидела, что Жанна указывает на что-то вдали. У самого горизонта тянулась светлая сияющая полоса.

"Серебристый свет", — подумала Гундега.

Дагмара появилась так же внезапно, как и в прошлый раз. "Как снег на голову", — сказала бы Илма. И опять Нери не лаял на неё, а, радостно повизгивая, кинулся навстречу. Только теперь Илма не прикрикнула на собаку, вероятно, вспомнив испорченный канун Нового года, хотя Гундеги сейчас не было дома.

— Проездом завернула?

— Почему проездом? — возразила Дагмара, лукаво прищурив чёрные глаза. — Приехала погостить.

— Заходи!

Чуть помедлив, Дагмара вошла. Её пышные волосы были крепко стянуты на затылке, и обветренное на весеннем солнце лицо казалось похудевшим.

Илма внимательно посмотрела на неё.

— Как будто похудела.

— Возможно.

Она повесила пальто на злосчастные оленьи рога в прихожей у дверей Илмы и осталась в синем, плотно облегавшем платье.

Илма пощупала материю.

— Дорогая.

— Ничего особенного. Ткань "Люкс".

— Готовое покупала или шила?

В этот момент Илма увидела на яркой синеве платья красный комсомольский значок. Дагмара заметила, как сразу потемнел взгляд Илмы.

— Приехала похвастать?

Дагмара не поняла:

— Чем?

Илма дотронулась указательным пальцем до значка на груди Дагмары.

— Меня ещё в прошлом году приняли.

— Нам ты ничего не говорила.

В глазах Дагмары сверкнуло упрямство.

— Я совершеннолетняя.

— Это так, — протянула Илма, — но…

— Не будем начинать ссору, мать.

Они смотрели друг на друга и чувствовали себя чужими и далёкими — несмотря на прожитые вместе пятнадцать лет, на привычку, выработавшуюся за эти годы, на благие намерения Дагмары — несмотря ни на что.

— Мы точно чужие, — произнесла вслух Илма. — Мне тебя жаль.

— Жаль? — усмехнулась Дагмара. — Почему?

— Ты так похудела, измучилась…

— Странно ты говоришь. Просто этой зимой я очень много занималась. Столько упущенного приходится навёрстывать…

— Вот об этом и я говорю.

— Ах, как ты не понимаешь! Ведь меня никто не заставляет. Я просто хочу чего-нибудь достигнуть.

— Достигнуть! — Илма усмехнулась. — Будь у меня твоя внешность, я бы за пару недель подцепила муженька с собственной "Волгой" и домом, для которого сотня значит не больше, чем для меня этот клочок обёрточной бумаги.

— То :, чего я хочу достичь в жизни, мне не даст никакой муж. Этого я должна добиться своим трудом.

— Своим трудом приходится жить пожилой вдове вроде меня, да и то ещё… — Илма осеклась и продолжала лишь некоторое время спустя: — А в этот комсомол ты напрасно полезла. Случись что-нибудь…