Регина Эзера - Их было три

Илма приглушённо вскрикнула, нащупала трясущимися руками спички и зажгла лампу. Спокойный свет залил комнату. Все находились на своих местах. Крест исчез, и на его месте белела оконная рама.

За окном бушевал ветер, ударяясь о стены, посвистывая на коньке и шелестя молодыми листиками дикого винограда. По временам доносились далёкие раскаты грома.

Илма, шаркая шлёпанцами, сходила на кухню и напилась воды. Опять ей послышались звуки, похожие на стук топора, и тут она догадалась, что это хлопают на ветру створки дверей сарая.

"Петли негодные", — подумала она, окончательно успокоившись.

Накинув старое пальто Лиены, в котором та пасла скотину, Илма вышла наружу. Ветер сразу подхватил, затрепал полы. Задубевшая материя тёрлась о голые икры. Илма подняла воротник, чтобы защитить голову от ветра, и, отыскав жердь, пошла подпереть дверь.

Илма шла по двору, освещаемая вспышками молний, и походила на привидение. Она подпёрла дверь жердью, потом сходила в кухню за ключом и ведром. Вернувшись, она вошла в сарай. Поленницу дров, чурбан, сеновал то слабо озаряли отблески молний, то вдруг окутывал непроницаемый мрак. Илма двигалась на ощупь, как слепая. Протянутые руки наткнулись на что-то шелестящее. Сено. Дойдя до конца сеновала, она отмерила шагами: один, два, три, четыре… Здесь! Разгребая сено, она углублялась всё дальше, но ничего не находила. Задохнувшись, Илма выпрямилась. Нет! Как же это может быть? Сарай запирался каждый день вечером, замок надёжный, крепкий. Гвоздём не откроешь. И кому придёт в голову искать в сене? Никто ведь не знает. И никому не нужно знать об этом. Даже Лиене и — боже упаси — Гундеге.

Переведя дух, она опять принялась рыться в сене, и вдруг что-то холодное быстро пробежало по её руке.

"Тьфу ты! Напугала! Надо сказать матери, чтобы намешала крысиного яду в кашу, иначе от них спасенья не будет. Лазают везде, грызут, проклятые…"

И в этот момент рука коснулась туго набитого мешка. Есть!

"Шмыгают тут, длиннохвостые воровки, ещё мешки прогрызут!" Илма вспомнила о привычных заботах, и недавний страх показался смешным.

Она разгребла сено, отыскала конец мешка и, развязав его, пустила топкую струйку овса в ведро. Насыпав немного, опустила руку на дно ведра. Мало. Насыпала ещё, размышляя о том, что для кур лучше бы был ячмень, по его надо покупать. Прокормятся и овсом, как кормились до этого…

Оглянувшись, она вздрогнула, заметив вдруг у дверей сарая человеческую фигуру с фонарём в руке. Илма ясно различала только фонарь и руку, находившуюся в полосе света, лицо человека было в тени. Она не успела ничего сообразить, как Гундега громко спросила:

— Кто там?

— Я, Гунит, — откликнулась Илма, не узнавая своего осипшего голоса.

— Что вы, тётя, делаете там в темноте? — удивилась Гундега. — Не нужен ли фонарь?

— Н-нет, — немного смешавшись, ответила Илма. — Я уже ухожу. Искала жердь, чтобы подпереть дверь. Ветер ужасно хлопает, спать не даёт.

— Я тоже слышала, — живо отозвалась Гундега. — Тётя, тут возле двери есть жердь!

— Разве? Но я… я хотела найти ещё одну. Ну, ладно, хватит и этой.

Илма поспешно запрятала мешок в сено и направилась к Гундеге. Второпях задев за козлы, что-то разорвала. Саднило коленку.

— Вы, ушиблись, тётя?

— Ничего, Гунит. Так, теперь всё в порядке. Запрём сарай и — спать.

Закрыв замок на два поворота, Илма подпёрла дверь жердью и тайком облегчённо вздохнула.

Воздух сотрясался от раскатов грома. Лес вокруг не шумел, а, если можно так выразиться, ревел. Но дождя ещё не было, несмотря на то, что молнии беспрерывно сверкали прямо над головой.

— Разве ты ещё не спала, Гунит?

— Я читала, — немного помедлив, созналась Гундега, боясь выговора за бесполезную трату керосина.

Но Илма была доброжелательной:

— Какой-нибудь интересный роман? Мне нравится из прежней жизни, про графов, князей, про любовь. Покойный муж мне однажды подарил роман. Какой-то княгини Бебутовой или Бейбутовой — "В волнах страсти". Я и сейчас его берегу. А теперешние книги… — Илма засмеялась, вероятно, чтобы смягчить своё резкое суждение. — Я не говорю ничего плохого, но сколько ни принималась их читать, не лежит душа. Такой роман и я могу написать хотя бы о нашем лесничестве. В книге человек хочет читать о том, чего нет в его жизни.

— А я не верю книге, если в жизни не так, как в ней написано.

Пройдя двор, они на минуту задержались на крыльце.

— Тётя, вы чувствуете, как пахнет? — спросила Гундега.

— Чем же здесь пахнет? Я ничего не слышу. К ужину жарили мясо, но всё уже выветрилось.

— Ах, тётя! Земля. Теперь чувствуете? Кажется, земля дышит.

— Ишь ты, пустомелюшка! Дышит! Земля ведь не живое существо. Ты сегодня, наверно, в книжке вычитала…

При вспышке молнии Илма заметила, что Гундега улыбается.

— В этой книге ничего такого нет! Она по химии.

— На что тебе эта химия?

— Осенью хочу всё-таки пойти в вечернюю школу.

Илма с минуту помолчала.

— Осень ведь ещё далеко, — уклончиво ответила она.

Наконец небеса разверзлись с оглушительным треском и хлынули потоки дождя. По двору побежали маленькие ручейки.

Они обе вбежали в кухню.

Гундега ещё немного задержалась в дверях, прислушиваясь к шуму и грохоту, доносившемуся снаружи.

— Ах, тётя, как красиво! — воскликнула она, словно опьянев от буйной игры молний в ночной тьме, и счастливо засмеялась. — Мне даже кажется…

— Гунит!

Она оглянулась.

— Закрывай-ка дверь. Такая гроза, ещё убьёт!

Не в силах сразу отвести глаза от величественной картины, Гундега помедлила; когда она стала подниматься по лестнице, Илма остановила её:

— Погоди! Раз уж так вышло, что ты не спишь, нам следовало бы до конца поговорить об одном деле.

Илма замолчала, собираясь с мыслями или подыскивая слова.

— Видишь ли, я хотела поговорить о твоей земле…

Гундега подумала, что ослышалась.

— Но у меня нет никакой земли.

— В том-то и загвоздка, что нет. А каждому колхознику полагается приусадебный участок, корова, свинья, две овцы, телёнок…

Гундега рассмеялась.

— Ой, тётя, что я стану делать с землёй и скотиной? Я хочу учиться!

В смехе Гундеги Илма усмотрела легкомыслие и совершенно непонятную беспечность, поэтому сказала с осуждением:

— Надо же тебе что-нибудь есть.

— Но ведь я зарабатываю! Правда, картофель, что мне тогда привезли из колхоза за день толоки, конечно, давно съеден. Но у меня теперь копятся трудодни. В прошлом году пришлось по восемь пятьдесят на трудодень, и в этом году, говорят, будет не меньше.

— Но если мы, к примеру, захотим купить хороший телевизор. Я уже справлялась в Дерумах — "Темп" или даже "Рубин", а?

— У Олги тоже есть телевизор, — заметила Гундега.