Леонид Огневский - На другой день

— Как братец-то с семьей поживает? — спросила Мария Николаевна, когда невестка вернулась в дом.

— Живут. Дети уже большие, учатся. У них там сейчас культурно: электричество, радио, только домики во всей деревне покосились, состарились.

Сказала и вновь принялась ласкать дочку:

— И волосы-то у нее льняные, и глаза озорные!.. Куда ходили и ездили без меня?

— К дяде с тетей ездили на трамвае.

— К каким еще дяде с тетей?

— У которых пряники на воротах. Тетя мне плюшевого мишку подарила, сейчас покажу…

— К Токмаковым ездили в прошлое воскресенье, — пояснила Мария Николаевна, когда Галя убежала за подарком. — У них же дом деревянный, как наш, на воротах резьба, вот она и запомнила, что там нарезано. — Старушка присела на краешек стула. — Разговорились с Михал Михалычем о тебе, Галочка возьми и скажи: «А мы не будем справлять мамин день рождения». «Почему же?» «Чтобы мама не старилась». Сказала, а сама прикусила губу, тихонько смеется. Это раньше она думала, не справь день рождения, и год не прибавится, теперь-то знает, что к чему, да вставила к месту словцо.

— Она скажет! — тихо засмеялась Людмила. Значит, девочка когда-то подслушала их, матери и бабушки, разговор о трудностях с деньгами и продуктами для большого праздника и сделала свой вывод, сказала, чтобы выручить маму. Смешно и грустно! А однажды осенью под окном она рассказала своим подружкам целую историю: «Вовсе я не была самой маленькой, и никакой папа не держал меня на руках. Бабушка ходила в садик вырывать сорную траву, глядит — под ранеткой девочка, это я. Принесла меня бабушка в дом и отдала маме: „Вот тебе для веселья дочка“… Рассказывает, смеясь, а у самой слезы навернулись на глазенках.

Уже тогда Людмиле стало ясно, что Галя поняла то, что от нее настойчиво скрывали. Повзрослела. Узнала, что отец был, но погиб на фронте, и придумала для своего успокоения историю появления на белый свет. Не случайно и спрашивать перестала: „А когда вернется наш папа?“ Да, растет и умнеет… И только по тому, как она растет, как растут дети, и замечаешь, что идет жизнь, следует год за годом.

Видя ее пригорюнившейся, Мария Николаевна поскорей разлила по чашкам густой чай.

— Садись, ведь проголодалась с дороги.

— Да, да, — тотчас отозвалась Людмила. Привычным кивком головы стряхнула с лица нависавшие волосы. — С вареньем будем пить! Я же привезла смородинового варенья. А вдруг разбилась?.. — Она кинулась к чемодану и, щелкнув замками, подняла крышку. — Цела! — Повертела в руках запотевшую стеклянную банку. — Даже через бумагу ни капли не вытекло. А ведь как я тряхнула ее в чемодане, — чемодан у меня на вокзальной площади выпал из рук, и сама я чуть не растянулась, как миленькая, спасибо, поддержал один пассажир… — Ей вспомнилось: поднятый воротник, шляпа, побеленные инеем ресницы и брови… От досады Людмила вся вспыхнула. Но тут прибежала с плюшевым медвежонком Галя — все сразу забылось.

За чаем Мария Николаевна сказала:

— На заводе-то новость: будто бы Абросимова снимать с должности собираются.

— Снимать? — удивилась Людмила и отодвинула от себя чашку с блюдцем.

— Так говорят. И Клава Горкина говорила, виделись в магазине, и Михал Михалыч подтвердил. Будто бы на активе сильно ругали, — слабое руководство. После этого горкомовская комиссия проверяла завод, а теперь еще из Москвы едет, министерская… Что за про-винка у человека, ума не приложу.

— Пусть не распускает вожжи! — выпалила Людмила. И замолкла, покаялась. Ведь знала же, что за человек Михаил Иннокентьевич: старательный и честнейший. Надоедал ей помощью и сочувствием? Так ей казалось. Людмила искренне пожалела директора: не взъестся он на тебя, не накричит, копейки не пустит в расход без совета с главным бухгалтером, не его предостерегай от нарушений финансовой дисциплины, а он тебя поправит и предостережет. — А из-за чего, мама, разгорелся сыр-бор?

— Не знаю, милая, будто бы с того актива пошло, будто новый заместитель начал какие-то выявления.

— Дружинин?

— Стало быть, он.

Опять Дружинин! Опять этот человек на пути!.. Людмила нервно потеребила бахрому скатерти. Дружинин, который не помог в беде ее мужу, теперь обрушивается на их завод, на смирного и безответного человека Абросимова, чего доброго, на заводскую бухгалтерию, на нее, Людмилу!.. Сам хочет директором стать?

— Завтра же, мама, пойду на завод и все подробно узнаю, — сказала она, порываясь из-за стола, будто „завтра“ означало сию минуту, сейчас.

— Пей-ка еще с вареньем да ложись отдохни, — посоветовала свекровь. — Галя не помешает, пойдет со мной в магазин, а в спальне натоплено… Собирайся Галочка!

Уставшая с дороги Людмила разобрала постель и легла. И чуть заснула, увидела сон: незнакомый человек ведет ее неизвестно куда, он впереди, она сзади. Кинуться бы в сторону — поймает, заставит идти силком. Крикнуть? Но кричать не в состоянии — отнялся голос. Тогда Людмила пытается замедлить шаг, может, странный человек уйдет вперед, и ей посчастливится все-таки скрыться. Но он вдруг оглянулся: улыбающееся белобровое лицо альбиноса, оно не казалось бы страшным, если бы не увеличивалось, приближаясь, как на экране кино. Вот уже ощутимо дыхание, так оно близко. И Людмила вскрикнула, вскрикнула и проснулась.

Хорошо, что Марии Николаевны с Галочкой не было дома, никто не услышал ее голоса. Людмила села на кровати и смахнула концом простыни холодную испарину с лица. Странный сон!.. Еще и вечер не начался, а в спальне было темно, — Мария Николаевна предупредительно закрыла ставни. Душная тьма! И Людмила потянулась к выключателю, зажгла свет. Вот теперь легче дышать; тепло, светло, уютно — она дома, какое может быть беспокойство? И что она испугалась и этой случайной встречи и совершенно глупого сна!

Но заснуть больше Людмила не могла. Ей стало казаться, что уже тем, что она не пренебрегла помощью встречного на вокзале и шла с ним рядом, что думала о нем и даже увидела его во сне, она оскорбила память Виктора. А она не хочет расставаться с ним даже с мертвым, никого не желает знать, кроме него. Глупый сон!.. Виной всему эта праздность, отпускное ничегонеделание. Завтра же она пойдет на завод и попросит Абросимова вызвать ее на работу, опять займется своим делом и убьет в себе все, все!

Утром следующего дня Людмила была на заводе. Еще до того, как в директорском кабинете начинались часы пик: бесконечные телефонные звонки, совещания, срочные вызовы ответственных работников заводоуправления, начальников цехов, бригадиров, Людмиле посчастливилось встретиться с Абросимовым. Утомленный, осунувшийся за последнее время, он внимательно выслушал ее и спросил:

— У вас затруднения?