Леонид Огневский - На другой день

Три следующих дня Подольский вызывал к себе в кабинет то инженера, то мастера, то сотрудника заводоуправления, как бы нащупывал, где слабинка, где недокруг, чтобы подтянуть все без исключения гайки и уж тогда — самый полный вперед!.. Выбор пал и на Горкина.

— Садитесь, удобнее, инженер, — запросто предложил ему Подольский. — Курите, — он пододвинул к Горкину раскрытую пачку "Казбека". — Как-то свободнее вяжется разговор, когда выпускаешь колечки голубоватого дыма, а уж знакомству папиросы и табачок помогают, как смазочное машине. Не так ли?

— Может быть, — не возразил Горкин. От папирос отказался.

— Мое же положение такое, — продолжал Подольский, — только кури, потому что со всеми и со всем надо знакомиться. Ох, нелегко это, прийти, как в темный лес, в новый коллектив и руководить людьми, которых еще не знаешь. Что они думают о тебе, что говорят? "С виду-то, может, и ничего, а внутри?" "Да бес тебя знает, какой ты, товарищ варяг!"

Подольский раскатисто засмеялся, и Горкину сделалось совестно за свое вчерашнее заключение: "Прожженный!" Нельзя делать столь резкие скоропалительные выводы.

— Нелегко, трудно, а надо. Товарищей встретишь надежных, товарищи руку помощи подадут, поправят, если что-то не так, подскажут, если сам не додумался до чего-то. Так строятся отношения в нашем социалистическом государстве?

— Конечно, конечно, — пробормотал Горкин.

— Вот вы… кажется, Иван Васильевич? Вот вы, Иван Васильевич, имеете же что-то сказать: как нам лучше, скорей вывести завод из прорыва? Будем говорить прямо, как мужчина с мужчиной: не изо всей силы работает коллектив, внутренние возможности еще большие.

— Думаю, что резервы есть.

— И на ваших потенциалах куда больше, чем в действии, не так ли?

— Естественно… так.

— Могли бы вы, например, подумать и обоснованно изложить — не будем бояться канцелярщины, — изложить в письменной форме: что требуется для широкого распространения по заводу скоростных методов резания металла?

— Могу… могу, — повторил Горкин, вставая. Вот это деловой разговор! Он сбивчиво, но пристрастно рассказал директору, как экспериментирует с новыми скоростями, и пообещал завтра же, в крайнем случае послезавтра, составить докладную записку. В ней будет все: и чего достигли скоростники и что крайне необходимо для продолжения экспериментов.

— И для практического их применения, — добавил Подольский. — Во всех цехах завода.

— Конечная цель такая.

— Наша цель! — Подольский встал за столом. — Вот так!

Резкость и категоричность его тона несколько смутила Горкина, и он выходил из кабинета, натыкаясь на стулья. Но вспомнил, что его давным-давно ожидают в цехе, и кинулся по приемной бегом, чуть не сбив столик секретаря-машинистки вместе с машинкой и секретарем.

— Заполошный! — сказала обиженно Римма.

Подольский после этого несколько минут сидел один, не требуя вызвать следующего по списку. Думал. Он заранее знал, что потребует от него скоростник: новые станки и резцы, время для продолжения экспериментов, брак продукции, пока освоятся со скоростями, и когда-нибудь — положительный результат. Его, Подольского, настоящее — провал с планом, застрявшие в сборке драги, лопнувшие трубопроводы, недостроенный Дворец машиностроителей, сотни других больших и малых дыр. И с кем он должен латать эти дыры? Абросимов, если его и пустить в цех, Кучеренко-сын и Кучеренко-отец, этот, с локтями в известке, Горкин — истинно провинциальный народ. Они уже сейчас — что значит сила первого впечатления! — готовы тебе славословить, но одно дело — звенеть бубенцами, другое — еще везти в пристяжке, помогать кореннику… Ну, добрый дядюшка начальник главка, подложил конфетку с изюминкой! Хорошо, что удалось получить в министерстве дополнительные оборотные средства и договориться о банковской ссуде, а то приехал бы и сидел на мели. Да и поступили ли обещанные деньги на счет, не напоролся ли новый корабль на мель?

Рука Подольского потянулась к кнопке звонка, но не тронула его, легла на телефонную трубку. Позвонить и узнать или вызвать сюда? Небольшая, аккуратно одетая женщина с красивым строгим лицом… Ее Подольский не мог не выделить из всех остальных. Он оставил в покое телефон, нажал на кнопку звонка.

— Главного бухгалтера, — с обычной суровостью приказал он открывшей дверь Римме.

Людмила вошла через несколько минут.

— Вы меня звали?

— Да. Как там, товарищ главный бухгалтер, с поступлениями на расчетный счет?

— Деньги поступили… Я больше не нужна?

— Нет.

"Да была ли она? — подумал Подольский, продолжая смотреть на обитую дерматином дверь, которая бесшумно закрылась. — Была. Даже задержалась недоуменно после этого поспешно оброненного "нет". Белокурая, вся в светло-коричневом. Когда повернулась, на чулках были отчетливо видны прямые тонкие швы". Подольский закрыл глаза и явственно увидел ее лицо: щеки слегка разрумянены морозом, взгляд смелый и напряженный. И тоже неласковый… Это было уже из той встречи, на вездеходе, когда он протянул ей руку и помог подняться на борт.

Он встал и прошелся по кабинету. Ну, пока деньги есть, жить можно, а потом, когда они выйдут? Завтра может повториться провал и с драгами, и со многим другим. Значит, спасение в единственном…

Подольский еще накануне прикинул, что может быть, осуществись его план. А посоветоваться по плану лучше всего с кем-то из вчерашних военных, заручиться содействием их; фронтовики — народ смелый, отчаянный, если умело поговорить, руками и ногами проголосуют "за". Самое верное — поговорить с заместителем, его, как видно, больше всех измяла война, раз он постоянно валяется по больницам…

И он велел секретарше пригласить Дружинина.

Первое, что бросилось в глаза Павлу Ивановичу в директорском кабинете, были лепные медвежата (еще накануне их не было), они барахтались на гранитной доске чернильного прибора среди кустарника из ручек и карандашей в высоких, тоже гранитных стаканах.

Из-за стола проворно поднялся Подольский, в офицерском защитном кителе, со стопкой орденских ленточек над левым, плотно заглаженным карманом; накануне, когда знакомились, он был в гражданском темносинем костюме, из-под бортов пиджака выбивался, топорщась, цветастый — коричневое, зеленое, голубое — шелковый галстук.

— Прошу! — шумно воскликнул он, взмахом рук показывая на кресла, мол, устраивайтесь в любое. — Как здоровье, настроение, товарищ бывший фронтовик?

— Пока ничего, спасибо.

— Больше, надеюсь, не потребуется больничная койка?

— Рад бы в рай!.. — Павел Иванович пожал протянутую директором широкую, твердую руку. — Ваше самочувствие?

— Превосходно, доложу вам! Уж я ли не привык к Москве, можно сказать, с рождения засыпал и просыпался под бой кремлевских курантов, а приехал сюда, прожил несколько дней и чувствую — приземлился, прирос. — Подольский сел в кресло, казалось, распер его своим грузным телом. — Правда, пошаливает моторчик, — он дотронулся ладонью до сердца, — но эта болезнь не имеет ничего общего с географией. Каждый, кто прошел фронт, мог бы жаловаться на что-нибудь свое — надо ли!