Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Как только мать с отцом узнали, что в аул приехал Бегхан Шамурадов, они забегали словно угорелые: "Надо обязательно его пригласить". Если мать говорила, что отец Бегхана доводится ей дальним родственником, то отец зачислял его в самую близкую родню: "Шамурад-дуечи [51] Дуечи — погонщик верблюдов. — сын родного дяди моего родного отца! Это совсем близкий родственник. А раз так, то никуда ему от нас не деться — придет!"

Ранним утром, задолго до восхода солнца, пока не проснулись мухи и комары, мой отец отправился резать барана. Нам, детям, поручили подмести вокруг дома, убрать весь двор, побрызгать как следует водой. Мать пекла свежие чуреки в тамдыре. Готовились весь день.

Солнце умерило свой жар, но еще подглядывало из-за кромки горизонта за теми, кто не спешил признать наступление вечера. Мы расстелили новые кошмы под огромным абрикосовым деревом у дома. Поверх кошм — ковры и нет сколько подушек. Чтобы прибить пыль, пришлось еще раз вокруг полить все водой.

Наконец долгожданный гость — при галстуке и в соломенной шляпе — прибыл. С ним было еще трое каких-то парней. Накинув на плечо новое полотенце, я принес кумган, полный воды, чтобы полить на руки гостям. И отец, и спутники Шамурадова наперебой предлагали званому гостю первым вымыть руки, Я старался лить аккуратно, чтобы не брызгать. Шамурадов с явным удовольствием подставил руки под светлую струю.

— Пусть сбудутся твои мечты… Желаю тебе достижения своей цели! — вытирая руки, доброжелательно проговорил он.

Гостя повели в тень абрикосового дерева.

— Проходите, дорогой. Вот здесь вам будет удобно. Садитесь на самое почетное место — ведь вы наш гость, приехавший издалека.

Наконец все уселись. В центре дастархана благоухали мягкие, еще теплые чуреки и свежезаваренный крепкий чай — каждому по чайнику. Я сидел с краю, приготовившись выполнять поручения отца.

— Дорогой Бегхан! — начал отец. — Мы очень рады вашему приезду, но было бы еще лучше, если бы вы привезли с собой и Гульджемал с детьми. Хорошо отдохнули бы: поехали на прогулку в степь, на берег реки…

— Вы готовы оказать нам такую услугу, Багши-ага, не так ли? Ха-ха-ха! — захохотал Бегхан Шамурадов, облокотившись на подушку.

Густые брови отца слегка сдвинулись, видно было, что такой ответ гостя на искренние слова ему не понравился.

— При чем здесь услуги? Разве об услугах идет речь? Приезжайте, привозите хоть пятнадцать, хоть двадцать человек, мы всех примем как следует. Можете быть спокойны…

В это время непрдалеку заблеяла овца, пригнанная с пастбища со своими ягнятами-двойняшками масти "сур". Мне нравились эти доверчивые малыши, изящные, на стройных ножках, с забавно наивным выражением каких-то очень детских круглых глаз. Я часто кормил их осокой прямо из рук.

Сейчас один ягненок направился прямо к нам. Под лучами заходящего солнца курчавая шерсть на его спинке переливалась и искрилась разноцветными огоньками. Все смотрели на него, почти затаив дыхание, — так он был красив.

Бегхан Шамурадов протянул руку, ягненок подошел к нему, очевидно надеясь на лакомство, ткнулся мордочкой в ладонь. Тот ловко и цепко схватил его, притянул к себе и, погладив упругие золотистые завитки, обратился к отцу:

— Почему вы не зарежете его?

Отец посмотрел на меня.

— Что ты на сына смотришь?

— Да сын все упрашивает: "Не режь да не режь"… Он за ними смотрит. Говорит: "Как ты можешь, неужели не жалко"…

— Вообще-то сейчас самое время. Папаха из него вышла бы — во! — подал голос кто-то из "приближенных" Бегхана.

Тут заблеял второй ягненок и тоже направился в сторону дастархана.

— Хорошо, что он не один. Раз их двойня, мать одна не останется…

— Э-э, да если хочешь, чтоб твой сын поступил в институт, то не то что ягненка, ничего не пожалеешь… — хитро поддел кто-то.

Хотя мне никто не говорил прямо, но я прекрасно понимал, что это пиршество, эти разговоры связаны с моим поступлением в институт. Особого значения я этому не придавал, но и на меня в какой-то степени действовали слухи о том, что без знакомства в институт сейчас не поступишь.

Все время я сидел молча. Последнее же слова меня словно обожгли. Я оцепенел, не в силах выдавить из себя ни слова. Уставившись в землю, я сидел истуканом, ничего не воспринимая. Очнулся я от толчков отца в колено: "Слышишь? Подавай горячее". Я направился к большому закопченному котлу, под которым едва тлел огонек. Мать раскладывала отварной мясо, сбой — ноги и требуху, — жирные ребра в большие миски, а я относил. От острого пряного аромата аж слюнки текли. Затем последовали пельмени, сваренные на мясном бульоне, зеленый лук, соленые огурцы и помидоры, несколько бутылок коньяка и водки, чал — верблюжье молоко и агаран — сливки с верблюжьего молока.

Первые блюда ели в сопровождении шуток, вспоминая о том, как Бегхан Шам у радов, так же как и я, учился здесь, в аульной школе. Пили все, кроме отца и, разумеется, меня. Наевшись до отвала, гости попросили крепкого зеленого чая. Я убрал грязную посуду и принес только что заваренный чай.

Вдруг я услышал громкий крик ягненка. Меня словно ножом по сердцу полоснули. Поискав глазами отца, не обнаружив его среди сидящих, я все понял.

Спустя некоторое время я увидел отца. Он шел к гостям, зажав в руке золотистую шкурку ягненка. Овца, жалостно блея, глядела на нас сквозь решетчатую дверь овчарни. Ее крик потревожил привязанного неподалеку двухгодовалого бычка. Выпучив свои огромные глаза, он свирепо бил землю передними копытами.

Крики животных нарушили благодушное настроение собравшихся. Во всяком случае, мне так показалось. У меня же сердце сжималось. Я весь дрожал. Все время вспоминался доверчивый взгляд ягненка, подбежавшего к нам. Я ничего не слышал и не видел. Только эту шкурку.

Нет. У этих людей нет сердца. Или оно из камня. Так думал я. И еще думал о том, что всему виной я. Это так же верно, как то, что у меня на руке пять пальцев, так же, как то, что меня зовут Шохрат. Зачем, зачем это все? Зачем гости, зачем пир? Зачем погиб этот бедный, такой красивый и жизнерадостный ягненочек…

— Бедный ягненок! Ему было суждено умереть именно сегодня… Шохрат-джан, сынок, поди-ка принеси соль, — обратился ко мне отец.

Хмуро шагал я за солью и думал: "Если бы Бегхан Шамурадов не приехал в аул, то мой ягненочек был бы жив. Не надо было бы его убивать". В эту минуту я ненавидел и гостей, и себя, и своего отца.

Взяв из моих рук соль, отец разгладил уже осмотренную и оцененную гостями шкурку, посыпал ее солью. Руки отца ловко растирали соль по всей шкурке, мяли ее. Больно было смотреть на это, но я смотрел. Отец, видимо, не замечал моего состояния. Он стряхнул соль со своих мозолистых пальцев и кивнул в сторону лежащих на земле газет: