Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Не ожидая ответа, закусил задрожавшие вдруг губы и опять уселся на прежнее место, закрыв лицо руками.

О чем так загоревал старший брат? О том ли, что среди необъятной пустыни остался один-одинешенек? Во всем мире теперь у него только Кейик да младший брат. И всё, никого больше. А любимая мать лежит вот за этой облупленной стеной. Уснула вечным сном. Будто и не приходила в этот мир. Больше никогда она не скажет радостно: "Вепалы-джан, ты пришел, сынок?.." А когда он вновь будет уходить к своим отарам, она не выйдет провожать его и не спросит: "Тепло ли ты оделся, сынок? Ведь ночи стали холодные. А еды взял достаточно?.." И ему, Вепалы, теперь будет некому сказать: "Здравствуй, мама! Вот и я! Как ты тут?.." А уходя, крикнуть, забросив на плечо хурджун и чабанский посох: "Ну, я пошел, мама! Не скучай!" Молча будет входить Вепалы в эту приземистую полутемную лачугу, молча уходить. По ночам не услышит больше прерывистого дыхания и хриплого кашля матери.

Старик повел Сапалы, придерживая под руку, в соседний дом. Тут сидели на постланных подле стен подстилках одни мужчины. Возле оджака расположился председатель колхоза. Он знаком показал Сапалы место рядом с собой.

Едва Сапалы успел сесть, старик, приведший его, обратился к председателю:

— Все, кому положено, прибыли. Пора подумать о том, чтобы выносить покойницу.

— Если так, то можно и выносить.

— Пожалуй.

— Надо хоронить, не заставлять землю томиться ожиданием.

Кладбище было недалеко. Могилы возвышались одна возле другой группами. Три-четыре могилы здесь, три-четыре там. Родных и близких старались хоронить поближе друг к другу. А могилу для матери Сапалы приготовили поодаль от других.

"Если бы отец умер здесь, то ее бы сейчас положили с ним рядом", — подумал Сапалы.

Носилки с покойной, обернутой в саван и накрытой бархатом и шелками, поставили на край могилы. Один из стариков, наклонясь, заглянул в яму. Удовлетворенным взглядом отыскал землекопов.

— Вы чуть поглубже обычного вырыли?

— Да, — сказали те. — Поглубже.

Сапалы тоже заглянул в могилу, откуда несло сыростью и холодом. Он вспомнил, что женщин хоронят на несколько сантиметров глубже, чем мужчин.

Мулла прочитал джиназу [54] Джиназа — заупокойная молитва. , и ему отдали, сняв с покойной, бархат и другие ткани. Кто-то спрыгнул в яму. Неспешно развязали узлы с обеих сторон белого савана, двое подняли усопшую, поднесли к могиле. Человек, стоявший внизу, осторожно принял покойницу, опустил вниз и положил в сделанную в стене выемку головой к кыбле [55] Кыбла — сторона, где находится Мекка, к которой мусульмане обращаются во время молитвы. . Сверху ему стали подавать жженые кирпичи, дали ведро с глиной. Человек заложил выемку в стене могилы кирпичами, замазал глиной. Наконец ему протянули руку и помогли вылезти наверх.

Какой-то яшули сказал:

— А ну-ка, Сапалы, Вепалы, бросьте первыми землю, — и сыновьям покойной вручили по лопате.

Вепалы, хлюпая носом, копнул лопатой влажную землю, бросил вниз. В точности так поступил и Сапалы. После им велели положить лопаты на землю. И едва они это выполнили, как все остальные принялись торопливо забрасывать могилу. Когда над ней вырос холмик, люди сели в кружок, и мулла начал вторично читать молитву.

Под вечер, когда дневной зной уже начал сменяться прохладой, председатель колхоза Пудак-ага пригласил Сапалы прогуляться. К ним присоединился и заведующий фермой Абдулла-ага. Тихо беседуя, они миновали агил, где зимой содержался скот. Сейчас агил пустовал, ветер доносил оттуда запах залежалого навоза. Постояли возле нового колодца, из которого качали воду с помощью движка. Им более всего другого гордился башлык. То он, то зав-фермой наперебой рассказывали, какие блага обрели колхозники с появлением этого колодца: и скот вовремя напоен, и люди теперь не дрожат над каждой каплей воды, как это было прежде.

Они поднялись на невысокий бархатисто-зеленый бархан, на склонах которого колыхался от ветра шелковистый селин.

— В этом году дожди нас не радовали, — посетовал Пудак-ага, зорко вглядываясь в горизонт. — И месяца не пройдет, как травы выгорят. Сейчас, пока можно, глядите досыта на зелень, услаждайте взгляд. Говорят, от зеленого глаз отдыхает…

— Башлык, у меня к вам просьба, — произнес Сапалы тоном человека, не уверенного, приятными ли будут для окружающих его слова, но вынужденного сказать об этом. Он насупился и отвел взгляд, словно ему не хватало решимости, и глубокие складки пролегли между его бровями. — Может, вы со мной не согласитесь… Но иначе нельзя, поймите… Уехав отсюда, там, в городе, я не найду себе покоя…

Председатель и завфермой переглянулись.

— Говори, поймем.

— Тяжело будет Вепалы одному… Раньше мама была при нем, а теперь… Сколько я звал ее к себе, она не хотела жить в городе…

— Да будет светлым место, где она лежит. Бедняжка целое хозяйство вела одна, заботилась о благополучии детей, — подхватил председатель, уже смекнув, куда клонит Сапалы. Помолчав, добавил: — Если Вепалы уедет с тобой, то закроются двери еще одного дома, еще один очаг погаснет в ауле, еще одним человеком в колхозе станет меньше…

— Уж не обессудьте, брат и так достаточно поработал в колхозе. Потому и прошу. Через день-другой мы уедем. Зачем ему жить тут, словно безродному? У него есть брат.

Председатель задумался. Заложив руки за спину, ковырял носком сапога борозду в песке.

— Вепалы привычен к пескам. Здешний он человек. Как будет привыкать к городской суете?

— Привы-ы-ыкнет, — обнадежил Сапалы и, достав сигареты, закурил, чтобы оттянуть время. Он понимал, что всякое слово без доказательств — пустой звук. Что-то более веское надо выложить перед башлыком, а ничего убедительного, как нарочно, в голову не приходило. — Почему же не привыкнет? Конечно, привыкнет, — повторил он, выпуская из ноздрей двумя струйками дым.

Председатель уловил в его голосе неуверенность, спросил, прищуриваясь:

— А что сам Вепалы говорит? Согласен ехать?

Ну и человек! Вот дотошный! Сапалы еще не заводил об этом разговора со старшим братом. И сейчас злился на себя, что не может сразу ответить. Если председатель и завфермой узнают, что Вепалы пока ни о чем не ведает, то наверняка постараются отговорить его. Вепалы — редкий упрямец. И не всякий раз белое от черного умеет отличить. Если произнесет слово "нет", пиши пропало. Уговаривать его — напрасный труд.

— Там живет его дочь! — Сапалы безмерно обрадовался, что в нужный момент вдруг вспомнил про Кейик. Это и есть тот веский довод, который он искал. — Разве не лучше жить под одной крышей с дочерью и родным братом? А вы, Пудак-ага, какие-то нелепые вопросы задаете, как, будто он первый из аула в город переезжает. Нельзя же так… только о своих интересах думать!