Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Сапалы уловил еле приметную дрожь в голосе брата и нутром почувствовал, что с ним произошло что-то из ряда вон выходящее. Стал бы Вепалы из-за пустяков терять сон…

Опять приподнялся на локте и, всматриваясь в темноту, откуда доносилось ровное дыхание старшего брата, сказал:

— Коль уж завел разговор, так говори до конца. С кем, как не со мной, ты можешь поделиться, чтоб облегчить душу?

— Скажу тебе, а ты еще кому-то. Нехорошо получится.

— Если я поклянусь, из меня клещами не вытянешь, ты-то знаешь.

— Если настаиваешь… — вздохнул Вепалы и заворочался. — Но знай: кому-нибудь проболтаешься — Мухаммед-пир накажет нас обоих. Учти это… Так вот, как-то я полдня разыскивал отбившихся от стада овец… Тьфу, тьфу, тьфу!.. Нет, это не мой язык молвит, а язык провидения! Наверное, полпустыни объехал на верблюде. Уже близился вечер, и я собрался возвращаться к кошаре, как вдруг… Не могу передать, как я испугался… Я набрел на то самое место, где, заблудившись в песках, умер от жажды Мухаммед-пир…

В темноте вспыхнула спичка. Вепалы зажег у своего изголовья стоявшую на кошме лампу, и Сапалы заметил застывший в его округлившихся глазах ужас.

— Ну и что? Что дальше? — нетерпеливо спросил Сапалы. Его сон тоже как рукой сняло. — Ну, набрел…

— Гляжу, что-то белеет поодаль. Слезаю с верблюда, подхожу. А это — кости. Человеческие кости. Скелеты троих людей. Ветер смел песок, и они обнажились. А один совсем маленький. Видимо, ребенка…

— Почему ты думаешь, что там умер Мухаммед-пир?

— А ты разве не знаешь? Во времена басмачества Мухаммед-пир с женой и ребенком бежал в пустыню и там, говорят, погиб. Чьи же тут могут быть кости, как не Мухаммед-пира?.. Стою я ни жив ни мертв, не знаю, что делать. Шагу не могу ступить, словно поги одеревенели. Вдруг гляжу — кувшин лежит рядышком, его выпуклый бок едва виден из-под песка. Я бух на колени, разгреб ладонями песок и едва поднял кувшин. Вроде небольшой, а такой тяжелый. "Что же в нем может быть?" — думаю. А горлышко куском черной кошмы заткнуто. Вытаскиваю я эту кошму и… Глаза мои от блеска чуть не ослепли… У ног просыпалось…

— Что? Золото? А?.. — Не в силах унять сердцебиение, Сапалы резко сел, отбросив одеяло.

— Конечно. Что же еще!.. Полный кувшин… к счастью, вспомнилось мне, как отец говорил, что золото приносит людям одни напасти. Прочитал я молитву, заткнул кувшин, положил его на старое место и попятился. Потом одним махом вскочил на верблюда и дал деру.

— И ни монетки не взял? — сдавленным голосом закричал Сапалы. Его трясло как в лихорадке.

— Ты что, как можно? Над этим местом витает заклятье, не иначе.

— А где это место, а? Ну хотя бы приблизительно, а? — перешел на шепот Сапалы, тщетно стараясь скрыть волненье.

— Не знаю. Я даже не оглянулся. И по сторонам не глядел. К тому же стемнело совсем.

— Ну вспомни!

— Не помню. Убей, не помню.

Сапалы прополз по кошме через середину комнаты и схватил Вепалы за руку:

— Вспомни, брат, вспомни, подумай хорошенько, а…

— Что с тобой, братишка? Зачем только я тебе рассказал об этом! Могучий дух Мухаммед-пира не подпускает к этому месту ни одного человека.

— Но ты-то как туда попал?

— Он знал, что я не возьму.

— Брат, все равно это золото найдут. Кто-нибудь да набредет на него. Все Каракумы сейчас исхожены, изъезжены вдоль и поперек, перерыты и просеяны, ищут то газ, то нефть. Пусть не достанется этот клад посторонним. Если мы его возьмем, печалей знать не будем, и дети наши смогут безбедно жить до скончания века.

— Нет-нет, побойся бога. О могучий Мухаммед-пир, ты не слушай его слов! Это не он произносит, а за него говорит шайтан!

Сапалы дрожащими руками достал сигарету и прикурил от лампы. Он понял, что брат ни за что не откроет ему тайны. Если, конечно, он, Сапалы, не подберет ключа. Ему прежде всего надо успокоиться и хорошенько подумать. Может, что-нибудь да придумается. Но что? Как заставить дурака развязать язык? Ну намекнул бы хоть, в какой стороне это место и что приметное поблизости, чтоб ориентироваться…

"Нет, Вепалы, я заставлю тебя сказать. А станешь упрямиться, не жди от меня добра. Я приставлю к твоему горлу нож, глупец несчастный!.. Говорят же: "Если бог дает своему рабу, то кладет прямо на его дороге". Ведь так говорят! Так что же ты?.. Можно подумать, если ты не взял этого золота, то Мухаммед-пир тебе прибавит несколько лет жизни? Ну и дуралей, по твоему лбу хоть мешком из-под муки бей, и то не побелеет!.."

Выкурив сигарету и отправив окурок щелчком за порог, Сапалы сидел некоторое время, обхватив колени. Потом отпил из носика чайника остаток горького чая и, утирая губы, сказал:

— А что, если нам поступить так…

— Нет-нет, хватит, ты мне лучше совсем больше не говори об этом…

— Да постой же, заладил "не говори, не говори"! Тоже мне, святоша!

Вепалы промолчал. Только дыхание его сделалось глубже. А Сапалы после недолгой паузы заговорил опять вкрадчиво:

— Я не думаю, чтобы всемогущему Мухаммед-пиру нравилось валяться в пыли да грязи. Если мы соберем его кости и похороним, а над могилой возведем гробницу с кирпичным куполом, тогда как? Не согласится ли он тогда отдать нам часть своего золота?

Вепалы не принял предложения брата:

— Не-ет… Может, всемогущему Мухаммед-пиру нравится лежать так, на голой земле. Ему, может, аллах так велел.

"Ну что ты с ним поделаешь!" От негодования не находя более слов, Сапалы в сердцах хлопнул себя по коленям.

Если завладеть кладом, то враз осуществились бы все замыслы Сапалы. Интересно, сколько там, если перевести на деньги? Ну, если не миллион, то около того. С такими деньгами можно позволить себе все, что угодно. Имея такие деньги, и кандидатской не нужно. Сразу доктором можно стать…

— Ну, какой же ты родной брат? — брызжа слюной, заорал вдруг Сапалы. — Все равно найдет кто-нибудь! Най-де-ет!..

Потом он опомнился, встал и попятился. Шагнул за порог. Встал у двери, прислонясь к стене и глядя на звезды, которые мерцали, дразня, как рассыпанные по темному полю золотые монеты.

"Не дай аллах, услышу, что кувшин уже кем-то найден, сердце мое не выдержит, разорвется. Умру в мучениях, как проглотившая иголку собака. И в этом будет виноват мой брат! Родной брат…" — думал Сапалы, хватая ртом воздух; он задыхался.

Но как на смену ночи приходит день, так и мрачные мысли сменяются светлыми. "А может, судьба все же мне улыбнется и кувшин с золотом попадет в мои руки?.. Кто знает… может, он мне предназначен свыше, потому Вепалы и набрел на него? Ведь не случись этого, я бы никогда не узнал о его существовании. Все, что ни делается, — к добру…"

Стелясь понизу, подул обжигающий ветер, взъерошил гривы барханов. Казалось, повеяло жаром из отверстия гигантского тамдыра. Зарылись в песок ящерицы. Угомонились и суслики, утром бегавшие, посвистывая, среди кустиков евшана. Все живое попряталось от зноя. Только Сапалы не мог никуда спрятать даже голову. Отекла шея, и стоило немалых усилий шевельнуть ею. Он ткнулся в раскаленный песок лбом и закрыл глаза. Ему хотелось плакать. Но и слезы, кажется, высушил зной. Распухший язык с болью отдирался от нёба.