Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

— Ну ладно! — оторвался от бумаг Перман Назарович. — Отложим пока дела и послушаем молодого человека… И ты, Бегов, как руководитель отдела кадров останься… — Это было сказано человеку в очках и с пышными темными волосами. — К нам приехал новый специалист. Куда бы его определить?.. Документы с вами?

Перман Назарович раскрыл мой диплом.

— Ого! — Он рассмеялся. — Закончил институт с отличием! Как говорят, Нариман Нариманов, Кара Караев, Джафар Джабарлы, так и Мерген Мергенов… Вроде бы по азербайджанскому образцу.

Все трое улыбнулись.

"Нет, право, начало неплохое, — думалось мне. — Бакинский краснобай просто болтал что в голову взбредет… Пожалуй, облысевшие люди ещё добрее и человечнее других".

— И характеристика у вас хорошая, — продолжал начальник. — Кандидат в члены партии. Где бы хотели работать? Сейчас у нас и на западе, и на востоке, и на севере добывают газ и нефть. И везде нужны люди… А может, — он вдруг задумался, — может… Товарищ Бегов и вы, Хан Сахатович… Не оставить ли его в объединении? Ведь он окончил с отличием…

Бегов потер лоб.

— Стоит ли спешить, Перман Назарович? Пусть отведает, как говорится, и горького и сладкого, опыта поднаберется… А то ведь юноша только-только со студенческой скамьи…

Мне не хотелось оставаться в объединении, но я вздрогнул: "Он, кажется, обозвал меня желторотым юнцом?!"

Перман Назарович тоже нахмурился:

— А мы что же, не были юношами?

Теперь я всерьез разволновался! Бегов явно испортил настроение начальнику… И снова вспомнились слова бакинского краснобая: "переменчивы и раздражительны…"

В разговор вмещался Хан Сахатович:

— А у вас, Мергенов, есть семья? Женаты?

— Семейное положение… — Я почувствовал хрипоту и откашлялся. — Только мать… А женат был…

— Как понять "был"? — быстро спросил Бегов.

Тяжело вздохнув, я ответил:

— Мы разошлись еще до того, как я поступил в институт.

Наступило молчание. Я глядел в пол и не видел лиц: наверное, теперь уже не улыбаются. Быть может, думают, что Мерген Мергенов морально неустойчив. Пожалуй, спросят, почему разошелся… Ох, только б не спросили! Я-то знаю, как тяжело отвечать на такие вопросы, да и коротко не расскажешь…

— Наверное, были серьезные причины! — произнес наконец Хан Сахатович.

В это мгновение мне вспомнилась девушка, с которой учился на одном курсе. И, как всегда, сразу стало легко, исчезли скованность и робость, унялась отвратительная дрожь, слабость сменилась ощущением свободы и силы… Я поднял голову; пусть теперь задают любые вопросы! Спасибо, моя Марал! Одна мысль о тебе совершает чудеса. Ты чудо. Мое чудо!

Мой голос прозвучал громко:

— Конечно!

— Вы рассказали о них, когда вступали в партию? — на этот раз спросил Перман Назарович.

— Да. Первый раз в зале суда, а второй — на партийном собрании.

— Гм… Когда-нибудь йотом поведаете и нам, не правда ли? Вы согласны, Хан Сахатович?

— Хорошо, — отозвался тот.

— Ну а теперь, Мергенов, куда вы сами хотите поехать: на запад или на восток?

— Если возможно, хотелось бы на восток… Родное селение, родительский дом недалеко от Газ-Ачака… На Лебабе [44] Лебаб (Джейхун) — Амударья. .

— О-о! Вы, юноша, рветесь в самое горячее место! — Начальник легко откинулся на спинку кресла. — Решено. Желаю удачи. Когда буду говорить по радио с начальником буровых работ Газ-Ачака, сообщу о вас. А через час приходите в отдел кадров к товарищу Бегову. Всего доброго!

Воздух стал горячее. Но, в отличие от Баку, здесь не было восточного ветра, что приносит запах нефти. Оттого ашхабадский воздух казался ласковым и ароматным.

Пешеходы на проспекте теперь двигались степеннее: казалось, за полчаса люди сделались старше! Удивленный, стал приглядываться: и правда, почти не было видно молодых лиц…

Началось время работы и занятий.

В газетном киоске купил конверт, а в опустевшем номере гостиницы сел к столу и написал:

"Да будет и у тебя солнечным и благоуханным этот день, моя Марал! Пока все идет, как задумали. Наутро после приезда получил аудиенцию у Пермана Назаровича, и он принял меня приветливо, по-доброму…"

Подробно, как ученик в школьном сочинении, описал разговор в кабинете за черной дверью. И о том, как Хан Сахатович спросил о семейном положении, как на мгновение я растерялся и расстроился, но подумал о ней, о моей Марал, и сразу сделался спокойным и уверенным… Словом, написал обо всем, что видел, слышал и думал в эти первые дни возвращения на родную туркменскую землю. Уж так было у нас условлено: ничего не утаивать друг от друга.

"До встречи, верная ученица господина Вернера [45] Абрахам Готлиб Вернер — немецкий ученый XVIII века, считается основоположником научной геологии. , драгоценная моя Маралочка. Твои нетерпеливый Морген, изнывающий в ожидании твоего приезда в чистых, как твое сердце, песках Каракумов.

Р. S. На какой участок меня пошлют, узнаешь в АУБР — Ачакском управлении буровых работ".

Вечерело, когда я приехал в родное село Лебаб, переступил порог родительского дома. Мама бросила подойник прямо в дверях и кинулась мне на шею. От нее уютно, по-домашнему пахло молоком. Лицом прильнула к моей груди, и лишь по прерывистому, судорожному дыханию я понял, что мама плачет… Так было всегда: встречала с полными слез глазами, а прощалась спокойно, мужественно; провожая, говорила: "Будь здоров, сынок!" — и все…

Выпрямилась, утерла слезы тыльной стороной руки, спросила:

— Отучился, сынок? Теперь уже все?

— Да, мама. Теперь станем жить вместе.

Она улыбнулась, сквозь слезы. Затем взяла меня за локоть и повела на веранду.

— Да сбудется! Да не сочтет аллах это чрезмерной щедростью!

На веранде сполоснула кипятком фарфоровый чайник в пестрых цветах, заварила покрепче чай, поставила на стол.

— Где будешь работать?

— В Газ-Ачаке.

— Ой, как хорошо! Тут, сынок, росли и жили все наши предки, весь наш род. То-то, вижу, все больше да больше машин идет в сторону песков: значит, взялись всерьез…

Внятный шорох послышался за второй, запертой дверью на веранду.

Мама вздрогнула, обернулась, тяжело поднялась, опираясь рукой о колени, застыла. Я видел, что она побледнела и чуть заметно дрожит.

Детский голос раздался за дверью:

— С кем ты разговариваешь, бабушка?

Мама закрыла глаза. Я вскочил и обнял ее за плечи.

— Айна заперла меня и ушла. Это приехал папа?

Там, за дверью, говорил мой сынишка…

— Да, родной, приехал папа, — отозвалась мама чуть слышно.

— А я вас вижу!

Невольно взглянул я на замочную скважину. Схватил чемодан, достал коробку конфет…

— Не надо! — остановила мама. — Ну как ему передашь?! Айна, безжалостная, дверь забила гвоздями изнутри. Несчастный ребенок вынужден хитрить, чтобы на минутку прибежать ко мне. Уж я ему и пеночку дам с молока, и конфетку. И все потихоньку, украдкой, а то увидит Айна, выхватит из рук и бросит собаке, а потом орет по-ишачьи и лупит мальчика. — Мать на минуту умолкла, и крупные слезы катились по щекам, опаленным каракумским солнцем, изборожденным морщинами наподобие древесной коры.