Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

— В прошлом столетии, — произнес я медленно невнятно, — путешественник Джеймс Кук писал, что на Полинезийских островах жители за один-единственный гвоздик охотно отдавали двух свиней… А здесь валяются не гвозди, а целые долота.

— Оей! Пару свиней меняли на гвозди?! — воскликнул Джуманияз, изумленно глядя на меня.

— Сам читал.

— Должно быть, там нет металла! — произнес Будулай.

— Раз мы богаты металлом, это еще не причина смешивать инструмент с каракумским песком. Выходит, ложками собираем, а чашками выплескиваем. Когда бы покупали инструмент для своего дома, наверное, сумели бы сберечь…

Говорил и слышал, что голос прерывается, а лицо, чувствовал, горит.

— Не сердитесь, мастер! — откликнулся Будулай. — Сейчас соберем…

Из-за бархана показалась вахтовая машина. Аллаяр отдал мне свой завтрак — колбасу и вареные яйца, — а сам с Магомедом Салихбековым уехал на участок.

Я попросил Салихбекова побыть на разнарядке.

Теперь за рычаг тормоза взялся бурильщик Анатолий Чернов, невысокий, широкогрудый, веселый парень. Одному помощнику он велел проверить раствор, двоим поручил собрать раскиданные трубы. Остается пробурить сорок метров; там геологи предсказывают газ: "Должен ударить газовый фонтан!"

Поздним вечером я передал по радио Аллаяру первую сводку:

"Глубина — 2210 метров.

Нынешняя проходка — 6 метров.

Глина — 1,30; 45; 6; 5.

Бурение продолжаем. С вахтой пришлите питьевую воду: кончается. Настроение хорошее…"

К ночи унялся раскаленный суховей, что весь день дышал как из раскрытой печи. Теперь повеяло прохладой, разнесся пряный дух пустынных растений.

Я поднимаюсь на гребень ближайшего бархана.

Наша вышка, точно гирляндами, увешана лампочками, и возле нее светло, хоть иголки собирай. Вижу, как Анатолий Чернов изредка машет рукой, подзывая кого-то из помощников, а когда тот подходит, что-то говорит в самое ухо… Даже здесь, на бархане, кажется, будто ты сидишь в самолете, который вот-вот разбежится и взлетит: так мощно гудит буровая.

Вдали, за барханами, видны такие же вышки, подобные разукрашенным огнями рождественским елкам. И на каждой у рычага стоит свой Анатолий Чернов.

Давно ли здесь было пустынно и дико, лишь беркут кружил над песками да свистел беспризорный ветер Каракумов — Черных песков?

На другой день я сам присутствовал на разнарядке у Аллаяра. Внутри вагончика стояли маленький стол и целый ряд стульев; больше ничего не было. Познакомился здесь с другими мастерами. В уголке рядом с переходящим Красным знаменем сидел сотрудник комсомольской газеты из Ашхабада.

Окна и дверь были растворены настежь, но крепкий табачный дым плавал в воздухе.

Мастера жаловались, ругали хозяйственников, кричали: "Да сколько, наконец, можно ждать?!" Аллаяр записывал жалобы в толстую тетрадь и кивал.

Наконец гомон утих.

И тогда Аллаяр спросил усатого азербайджанца, что сидел поодаль, поставив меж коленей охотничью двустволку:

— На охоту, что ли, собрался, Алимирза? Скажи и ты что-нибудь.

— Да, выхожу на охоту! — проворчал Алимирза, и полу-седые его усы хищно приподнялись. — Боюсь, нынче вместо меня заговорит мое ружьишко…

Вокруг захохотали.

— Да, я всерьез, не смейтесь.

— Аллах, спаси и помилуй! — воскликнул Аллаяр и уже серьезно спросил: — Чего ж у тебя не хватает?

— Вчера говорил и позавчера говорил. Если надо повторить, повторю третий раз: нет долот! А те, которыми работаю, сточились, как старушечьи зубы…

— Как? Сегодня отправили тебе новые долота. Клянусь!

— А, хватит тебе, Аллаяр! Вечно клянешься и вечно лжешь. Где эти долота?

Аллаяр покраснел, грохнул кулаком.

— Сам погрузил на машину, что везла цемент на седьмую скважину.

— И цемент, и долота сгрузили у нас, — откликнулся мастер с этой буровой.

— А, шайтан косомордый, этому шоферу башку мало свернуть. Пусть только попадется! Где надо позарез, туда не довозит, где достаточно, туда валит еще… Вон на тринадцатой валяются прямо в песке. Ты, Алимирза, потом на вахтовой машине съезди и забери на седьмой, а то и на тринадцатой, где сподручнее.

— А я без долот и не вернусь, не беспокойся!

Ворча и поругиваясь, разошлись мастера. Алимирзу, журналиста и меня Аллаяр пригласил выпить чаю. Вышли и сели у вагончика на топчан, застеленный кошмой и ковром.

Немолодая смуглянка принесла четыре пиалы и огромный чайник.

— Каракыз! — воскликнул Алимирза. — Нос чайника нам сейчас вроде дула пушки… Принеси-ка чего-нибудь пожевать горяченького, а? Положи зайчатину на минуту в горячее масло — и готово! Тут нет больных желудком.

— Обождите: газ кончается, чуть-чуть теплится, вроде свечи! — отозвалась Каракыз и ушла.

— Газ и то кончился некстати, — проворчал Алимирза и прилег. — Вот уж точно: сапожник без сапог.

— Как, как? Сапожник без сапог? Хорошо сказано! — обрадовался журналист и записал. — А разве у вас не природный газ в вагончиках?

— Э, газ, что добыл Алимирза, давно за Москву ушел. А нам привозят баллоны, — объяснил Аллаяр и разлил чай в пиалы.

— А с чем еще у вас затруднения?

— Разве вы собираетесь критиковать нашу контору?

— Нет, зачем же? Но для очерка нужен конфликт. Без сопротивления, без недостатков нет ни борьбы, ни победы…

— Ага! Всюду так… — согласился Алимирза и сел, глядя на Каракыз, что вошла с блюдом.

— Ого! Откуда ты пронюхал, что готовят зайчатину?! — воскликнул Аллаяр.

— Вот чудак! Разве покупатель назначает цену продавцу, а?

Аллаяр вынес бутылку водки, устроился поудобней.

— Много зайцев? — спросил журналист и поглядел на серые, точно джидовый лист, усы Алимирзы.

Сквозь полный рот, жуя и чавкая, тот невнятно прогудел:

— Хотите… возьму и вас… втроем прямо в пустыне… пожарим на саксауле… Вах, вах!.. Еще не уедете?

— Пробуду деньков пять.

Наконец Алимирза прожевал и проглотил.

— Непременно поедем. Один подержит лампу, другой будет подбирать зайцев… Я еще зря не тратил пуль!

— Охота теперь запрещена: зайчихи-то на сносях. — покачал головой Аллаяр.

— Не волнуйся! Стану бить лишь самцов да яловых самок.

Теперь Алимирза облизывал жирные пальцы.

— Да разве ночью узнаешь, где самка, а где самец? — удивился журналист.

— Как не узнать! Животное на сносях поперек себя шире, а самцы тонкие да тощие. Мои глаза еще ни разу не ошибались. Будьте уверены!

Зайчатину запили зеленым чаем. Пили с блаженством, жадно. Затем Каракыз подала на хивинском глиняном подносе курящийся паром плов.

И опять чай.

Приближалась полночь, когда мы поднялись, чтоб уехать с вахтовой машиной. Аллаяр протянул мне и Алимирзе две лепешки с кусками мяса: