Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

— Это вам на завтрак! Берите.

Журналист пожелал заночевать у меня на буровой… Вскарабкались на "КрАЗ", у которого колеса в мой рост. Ехали напрямик по бездорожью, по барханам: нашим "КрАЗам" всё нипочем! Вот уж воистину вездеходы! У бортов сидели тесным рядом рабочие; корзинки с едой кто держал на коленях, кто поставил у ног. Прямо поверх одежды все натянули старые комбинезоны, брюки, замасленные, точно у маслоделов.

Я огляделся: менялась погода. Стирая яркие звезды, черные тучи разбрелись в небе. Растения пустыни, обиженные такой непогодой в июле, тихонько качали головами.

А газовики будто и не замечали ничего, шумно спорили о футбольных командах. Иной раз казалось: вот-вот от слов перейдут к взаимным затрещинам; но взрывался оглушительный смех, и парню, который слишком разгорячился, оставалось лишь улыбнуться. Каждый знал: если почувствуют, что разозлился всерьез, берегись! Закидают остротами и насмешками безжалостно.

— Джуманияз, ну как твой "Пахтакор"? — первым спросил Николай, тот самый, что в день моего приезда пригласил меня на пиво.

— Проиграл…

Рабочие захохотали.

— Э, постарели ваши нападающие. Вот бы Джуманиязу с Будулаем пойти в "Пахтакор", забили бы по голу каждый — и назад, на буровую. Клянусь, тренер приехал бы и пал к ногам Аллаяра Шировича: мол, отдайте этих парней, спасите "Пахтакор"!

И вновь хохот, многие хватались за животы; почему-то особенно смешили коленопреклоненный тренер и гордо восседающий перед ним Аллаяр на стуле в своем вагончике.

— А правда, Будулай, отчего нет цыганской команды?

— При чем здесь Будулай?

— Уверен, если создать цыганскую команду, сразу обыграют бразильцев. Они ж всю жизнь тренировались в беге за табором, а не какие-то несчастные девяносто минут.

— Сами не играем, мы вам готовим игроков! — возразил Будулай.

И снова взрыв:

— Гол! Ха-ха!

— Один — ноль! Хе-хе-хе!

— Будешь знать, брат, как трогать Будулай.

Прорываясь сквозь тучи, луна ярко осветила нашу машину, и я узнал Будулая: это он лежал тогда, прикрыв полотенцем лицо. Те же кудри, тот же подбородок, тот же голос.

Тем временем журналист, который уже пожаловался, что его тошнит от запаха нефти и газа, нагнулся за борт, и мы услышали странный звук: "Э-гм!"

— Вот, от острот Будулая кто-то уже забеременел!

И опять взрыв смеха.

— Ребята, — сказал я громко, — это же гость! Друг над другом можно смеяться как пожелаем, но гостя следует уважать.

Смех стих.

— Пусть извинит нас!

— Мастер, скажите гостю, пусть пройдет вперед, встанет у кабины. Там обдует свежим ветерком.

Утирая лицо носовым платком, держась за плечи сидящих, журналист пробрался к кабине.

Кто-то окликнул Анатолия Чернова.

— Уснул! — отозвался за него сосед.

— Ага! Еще бы, жена приехала! Мерген Мергенович, видно, нынче вам стоять на его месте. Изнемог, обессилел, несчастный!

— Ха-ха-ха!

Так, шутя и смеясь, незаметно доехали до буровой.

Было три часа ночи, когда разбудил Будулай.

— Мастер, на скважине прихват!

Я сел на койке, моргая спросонья, постепенно приходя в себя. Прихват! Это значит — на глубине двух с четвертью километров грунт зажал сверло. "Прихватил" так, что оно не в силах шевельнуться…

Трясущимися руками натянул брезентовые сапоги на голые ноги и выбежал в кромешную темноту, где и понизу метет песком, и сверху сыплет песок, отчего огни вышек вроде бы скрыты плотной желтой завесой.

На вахте стоял бурильщик Анатолий Чернов, взмокший от нота. Его помощники Будулай и Джуманияз, дизелисты, электрики сновали с места на место в растерянности и волнении. Ревели дизели, оглушительно дышали насосы.

Молча я отобрал рычаг у Анатолия. Бесполезно было ругать или требовать объяснений: каждое слово пришлось бы орать в самое ухо. Да и он был растерян: беспомощно размазывал по лицу жирную грязь.

— Какая глубина? — спросил я Анатолия.

Он наклонился, чтобы ответить, и на меня дохнуло водочным перегаром.

— Две тысячи двести двадцать один метр…

Поняв, что я почуял задах, Анатолий опустил повинную голову.

Не до него сейчас!

Поглядел на стрелки картограммы: они показывали давление. Крикнул Анатолию:

— Проверь раствор!

Будулай схватил вязкомер, побежал следом за бурильщиком.

Только сейчас я увидал, что поодаль стоит и наблюдает за нами ашхабадский журналист. Только его и не хватало. Тьфу!

"Две тысячи двести двадцать один… Две тысячи двести двадцать один. Ох, осталось всего двадцать метров — и там газ! Проектная глубина, но нечего размышлять. Все смотрят на меня. Будь хладнокровным! И действуй, Мерген, действуй!

Закусив губу, осторожно повысил давление.

Жуткий рев дизелей заставил трястись металлические стойки гигантской вышки. Стальные тросы, толстые, как моя рука, напряглись и заскрипели. Чудилось, что буровая вышка вот-вот оторвется и ракетой ринется в небо…

Но трубы не шелохнулись. Что же делать? Что теперь делать?

Случайный взгляд упал на трясущийся металлический лист: красными буквами там написано: "Мастер, помни! Ты отвечаешь за всякую аварию и несчастный случай на своем участке".

Конечно, отвечаю! Сперва отвечу перед Аллаяром Шировым, потом перед начальником Кандымовым… Чем же оправдаюсь, что отвечу? Из-за чего, по-твоему, образовался прихват? Как проверишь на такой глубине? Может, станешь бранить строение земных пластов, а? А вдруг причиной всему состав раствора? Неспроста буровики называют раствор "кровью буровой скважины". Когда у человека изменяется состав крови, он обессилевает, и необходимо переливание свежей крови… Так и буровая скважина…

Если причина аварии в плохом растворе, все равно мы виноваты. Должны были проверить! Есть у туркмен поговорка: "Вожака верблюдов бьют на мосту палками". Ну а здесь я "вожак верблюдов". И разговоров-то, разговоров пойдет по буровым вышкам, конторам, управлениям! Вот уж понаделают слонов из мошек!

Тут на глаза попался Джуманияз, и я приказал сейчас же радировать Аллаяру Широву. Со всех ног кинулся он к вагончику. Наверное, я все-таки полуоглох и очумел от шипения и рева механизмов, потому что вдруг отчетливо услышал негромкий голос начальника Ачакского управления Кандымова:

— Молодой человек, мы доверяем тебе государственное имущество на миллионы рублей. Постарайся. Желаю успеха…

Желаю тебе успеха… Еще и недели не проработал. Успех!

Припомнился и разговор с Аллаяром:

— На нового работника начальство смотрит во все глаза и ждет. Если заговорят, что, мол, парень-то не дурак, соображает, то утвердятся в этом на ближайшие двадцать лет. А прослывешь неумехой и незнайкой, после хоть из шкуры вылезешь, не переменят оценку.

Что ж, Аллаяр, наверное, прав. Вот только есть у туркмен поговорочка: мол, коли языком косить сено, то спина не заболит!