Евгений Белянкин - Танец любви

Шестопал играл в бильярд, когда прибежал дежурный по соседней роте.

— Товарищ майор, ваша рота горит.

Шестопал в азарте даже не обернулся, лишь привычно огрызнулся:

— Разберемся.

Резко ударил по шару — промахнулся. И тут до него дошел смысл слов дежурного. Лицо его сникло:

— Дежурный, что еще?

— Как что? Рота горит, товарищ майор.

Увидев валивший из окна дым, Шестопал спохватился и рванул в роту. По дороге он опрокинул урну у входа в бильярдную, проклиная судьбу, которая все время ему ставила палки в колеса…

В туалете ротный столкнулся с полковником Юферовым.

— Безобразие, товарищ майор, — с гневом произнес полковник. — Кто в роту принес мазутную ветошь?

Майор Шестопал огорченно развел руками.

— Надо проверить, товарищ полковник, вероятно, те, кого посылали чистить танк?

Старшина роты прапорщик Соловьев получил «по десятое число». Но Соловей — птица нелетная постарался в дураках не остаться: он вызвал нескольких суворовцев и проработал их как следует по всем уставным параграфам — и за тряпку, и за неумение курить в туалете… Никто не мог раскусить эту вроде бы стихийно возникшую историю, кроме прапорщика: еще в старой, выпустившейся роте было подобное — курильщики, чтобы не пахло сигаретным дымом, часто жгли бумагу или тряпки… И потому, тыкая длинным заскорузлым пальцем в грудь суворовцев, прапорщик Соловьев грубовато говорил им о том, что они, голубчики, могут провести полковника Юферова, наконец ротного или взводного, но уж никак не его, стреляную птицу. При слове «птица» у пацанов вырвался смешок… А поскольку выглянуло солнышко, то он, прапорщик, назначает отобранную команду на чистку орудий, что вот уже вторую зиму стоят напротив спортзала.

— Так там же за зиму столько грязи!.. — с болью выдохнул Пашка Скобелев, на которого прапорщик имел особые виды.

— Да ну, такие молодчики! — прапорщик норовисто улыбнулся. — Я так скажу, по-честному: надо жить интересно сегодня, но чтобы в этом уже чувствовалось завтра… Учтите, хлопцы, принимать работу буду сам, с платочком.

Понурив головы, пацаны поплелись искать ветошь, ругая прапорщика последними словами. Но главное горе ждало впереди — когда пришли на площадку к орудиям. Стояли онемевшие: да здесь работы на неделю!

Прапорщик Соловьев, правая рука ротного, как никогда был на высоте в роте и потому неспроста, как думали суворовцы, взъелся на второй взвод. Тем более, командир второго взвода майор Лошкарев был то в отъезде, то валялся с аппендицитом в госпитале. Около месяца взвод жил вольготной беспризорной жизнью, если, конечно, не считать опеку самого ротного, майора Шестопала, который словно обрадовался отсутствию Лошкарева. Ведь Шестопал был уверен, что тот взвод подраспустил — и теперь настал заветный момент, когда можно было навести в нем надлежащий порядок.

Соловей — птица нелетная первым делом взялся за старшего вице-сержанта Антона Муравьева, посчитав, что «замок» плохо держит дисциплину. А потому каждое утро заправку постелей, не доверяя дежурному, проверял сам прапорщик — все как по уставу… Он выходил и на зарядку, и на построение, и на завтрак — и всякий раз появлялся во взводе не вовремя. Прихватив то одного, то другого суворовца с нарушением распорядка, он тотчас направлял их на работу — на все ту же площадку, где суворовцы чистили пушки от зимней грязи. Встречая новичков, Пашка Скобелев только весело скалил зубы:

— Ого! В нашем полку прибыло!

Пашке это было выгодно. Он давно уже нацеливался сачкануть. Во всяком случае, Пашка к этому был приспособлен. А поскольку случай выпал, он даже порозовел от удовольствия. Давно хотелось Скобелеву побывать в офицерской столовой: как-никак, а любопытно! Ведь там уж наверняка лучше, чем у них!

Офицерская столовая была рядом, и Пашка, не задумываясь о последствиях, легко проскользнул в открытую дверь.

Ничего особого он там не приметил — столовая как столовая: хватай поднос, выбирай закуску, первое, второе и компот, если деньги водятся. Пашка так и сделал: салатик из огурчиков, борщ, мясо с картошечкой жареной…

Выбросив два рубля, Пашка домовито и по-хозяйски сел за чистый столик в углу и, ощутив приятный хруст огурчиков, настроился на душевный обед…

— Приятного аппетита, суворовец Скобелев. — Огурчики так и застряли во рту Пашки. Родной, басовитый голос ротного, майора Шестопала. Стоял он над ним и язвительно, предательски улыбался. — Приятного, конечно, аппетита, суворовец Скобелев, но… извольте три наряда вне очереди.

Пашка Скобелев чуть не подавился огурцом: и надо же такое!

— А что, товарищ майор, нельзя?

Но майор Шестопал уже отошел от него и теперь разговаривал с другим офицером у входа в зал. Скобелев уже не ел, а мучился. Наконец, кое-как закончив трапезу, он подождал, пока уйдут офицеры, и вышел на улицу. На крыльце столкнулся с немного удивленным Денисом Парамоновым.

— Там что, в офицерской, вкусно?!

Пашка скорчил ужасную морду.

— Еще бы! Так вкусно, что обратно все лезет! Понял, балда! Три наряда… и ни копейки больше!

Денис понимающе засмеялся…

— А ты думал, офицеры тебя там пряниками одарят? Болван, и не лечишься!

Но для Пашки Скобелева все лишь только начиналось. Прапорщик Соловьев слово сдержал — принимая работу, он аккуратненько вынул из кармана платочек и улыбчиво сказал:

— В здоровом теле — здоровый дух! В глупом теле, суворовец Скобелев, и дух — ужасный… Ну, посмотрим, как ты поработал?

— Товарищ прапорщик, я что — нанялся?

— Мы здесь все — не нанялись… Долг, служба!

Прапорщик сожалеюще взглянул на Пашку, затем на орудие и покачал головой:

— Нет, Скобелев, так не пойдет. Придется потрудиться… Когда приводишь в порядок оружие, старайся, Скобелев, думать о тех людях — фронтовиках, руки которых прикасались к этому орудию… Вот тогда, пожалуй, и произойдет духовное самообогащение.

«И какой меня черт понес в эту столовую!» — подумал Пашка.

Скорбным взглядом он обвел стоящие на площадке орудия. Чего там! Пушки старые, времен Отечественной войны, давно списаны — а ты вот ишачь здесь и думай о душевном самообогащении…

Пашка Скобелев тяжело присел на лафет, осклабился:

— На, выкуси, птица нелетная… Хоть человек и произошел от обезьяны, но я тебе, черт дырявый, — не обезьяна!..

Ребята втихомолку посмеивались над Скобелевым и этим еще больше злили Пашку. Но день шел вперед, как и все в этой жизни. И стоило Пашке вернуться в роту, как водоворот ротной жизни снова захватил его. Тем более была новость: из госпиталя вернулся майор Лошкарев. Окруженный любопытными из второго взвода, он неохотно рассказывал о скучных днях госпитальной жизни.