Евгений Белянкин - Танец любви

— Это верно, — согласился Глеб. — Днем заверения в дружбе, а ночью, глядишь, пуля в спину.

— Я больше верю простым людям.

Матюшенко наверняка в чем-то был прав: нам «бара-бир» — пусть разбираются сами, а ввязываться в политические разборки незачем — у нас граница…

— Товарищ лейтенант, — оторвал от мыслей солдат Серафим Подолян. — Смотрите-ка… Пошли на Пяндж.

Послышалась далекая пулеметная дробь.

«Значит, Раджаб был прав, — подумал Глеб. — Хочешь не хочешь, придется вступать в бой…»

Бой длился часа два. На Соколиной было еще тихо, но у реки, откуда был прямой ход на заставу, бой шел вовсю, и Сухомлинов даже пожалел, что послал туда прапорщика — надо было пойти самому.

Сухомлинов связался с заставой.

— «Коршун»… Я «Сокол»… Как слышно?

Слышно было нормально, но, как доложил дежурный, новостей от Буткина нет: только слышны разрывы мин да автоматные очереди. Видимо, там горячо…

Рядом появился Босых и доложил:

— Товарищ лейтенант, справа на дороге к кишлаку замечены боевики.

— Много?

— Десятка два.

Сухомлинов поднял бинокль.

— Надо их остановить. Иначе они через кишлак выйдут в тыл Матюшенко.

Взяв с собой Егора Стародубцева и Подоляна, лейтенант стал спускаться по крутой тропе. По его расчетам, они должны были добраться раньше и у поворота, где дорога шла по огромному ущелью, способны задержать «духов», как серьезно заметил Подолян…

И действительно, автоматные очереди положили боевиков на землю. Особо развернуться им негде, и пограничники какое-то время торжествовали. Но вдруг совсем рядом разорвался снаряд. Солдаты и лейтенант припали к серой, каменистой земле.

Было ясно, что стреляли с сопредельной стороны, так как эта часть горы была обращена к Афгану.

— Сволочи! — выругался Подолян. — Была бы у нас пушечка — шлепнуть бы им по затылку.

Стародубцев засмеялся.

— Серафим в своем репертуаре…

Новый снаряд немного выше врезался в скалу. Повалила черная пыль, и сразу начался обвал… С грохотом посыпались огромные камни, круша все на своем пути.

Сухомлинов с солдатами пытался увернуться, но что-то сильное ударило по ногам лейтенанта, и он, сбитый, покатился вниз в лавине обвала…

Лейтенант Сухомлинов открыл глаза и увидел рядом Серафима Подоляна. Глеб попытался подняться, но почувствовал боль в пояснице. Значит, придушило, подумал он. Лейтенант спросил у Серафима, где моджахеды.

— Ушли.

И Подолян рассказал, что во время обвала ему со Стародубцевым удалось отпрянуть в сторону и лавина, к счастью, прошла мимо.

Оказавшись один на один с боевиками, они сумели отбить нападение, и те теперь залегли за поворотом.

— Как думаю, размышляют, — заключил свое повествование Подолян.

Сухомлинов все же приподнялся. В небе застрекотал вертолет. Он был достаточно высоко и парил над горами, подобно орлу, высматривающему добычу.

Глеб размялся и понял, что ничего особенного с ним не случилось. Кости целы, разве что небольшие ушибы.

Вскоре, воспользовавшись затишьем, вниз спустился сержант Босых. Он наверху связался с заставой и узнал, что у реки тоже все обошлось — там армейцы. Они помогли пограничникам отбить моджахедов и хорошо закрепиться.

«Духи» так и не показались. Сухомлинов понял, что они ушли тропой к реке Пяндж с надеждой прорваться там.

Бой у реки был коротким. Два взвода роты Пашки Скобелева удачно ударили с фланга. Боевики побежали, и для многих могилой стала бушующая река Пяндж.

Прапорщик Буткин тоже не лыком шит. Прослужив на этой заставе несколько лет, он отлично ориентировался и потому точно выбрал место для «секретов» и основных позиций.

Когда лейтенант вернулся на заставу, то в столовой увидел закусывающих Тараса Парамонова и Пашку Скобелева.

— А мы, видишь, угощаемся, — улыбнулся Тарасик живыми, карими глазенками. — Скажу на полной серьезности, у вас здесь кормят лучше.

Пашка Скобелев подсунул Глебу фляжку.

— Подкрепись — да с нами за стол. Не так уж часто встречаемся.

Глеб пожал плечами.

— Не могу, братва. Как-нибудь в следующий раз.

— Это же не водка! И не бормотуха! Чистое памирское вино.

Такого и в Москве не достанешь!

Сразу было видно, что мосвоковцы в настроении.

— Дали «духам» на орехи, — смеялся, как мальчишка, Тарасик, образно рассказывая о недавнем бое…

Оказывается, он со своим взводом был в засаде. Как только появились моджахеды, они затаились и молчали. Моджахедов было предостаточно, не менее полуроты, и настроены они были воинственно. С первого же захода подбили бэтээр, что окрылило их. Да и с берега поддерживали артиллерия и минометы.

Но по сигналу Скобелева Тарасик ловко ударил с фланга. И в тот самый момент у моджахедов замолкла артиллерийская поддержка и появилась некоторая растерянность в рядах.

Тарасик торжествовал.

— Что ни говори, а было дело! — И, глядя на Сухомлинова осоловелыми глазами, добавил: — Конечно, памирская война — глупая война. Но в ней есть кайф. Правда, многие меня не поймут!

Где бы ни учились суворовцы, старались по возможности держать друг с другом связь.

Больше всех из роты остались в МосВОКУ. Ребята даже шутили: «Если нет в кадете проку, быть ему в МосВОКУ!»

Именно там осели Пашка Скобелев, Антон Муравьев, Денис и Тарасик Парамоновы.

Ребята были дружны и часто наведывались в Пограничный институт. Однажды Тарасик даже задрался на КПП с первокурсником, который, будучи в наряде, не хотел его пропускать на территорию института.

Тарасика поддержал Пашка Скобелев. Выпятив грудь, Пашка наступал на молоденького розовощекого курсанта:

— Ты на кого рот разинул? Ты еще под стол пешком ходил, а я уже был в суворовском. Понял, что дело имеешь с кадетами?

Курсант на какой-то миг растерялся, но потом, ощетинившись, пригрозил, что вызовет наряд. Это еще больше подлило масла в огонь. Все шло к драке. Но в это время прибежал Димка Разин.

— Дурачок, — набросился он на оторопевшего курсанта. — С какого дивизиона?

Подоспели и другие ребята, в том числе и Сухомлинов. Конфликт был улажен. Первокурсник сдался, и мосвоковцы прорвались через КПП.

Судьбы суворовцев были разные. На журфаке Саню Вербицкого хотели запихать в «Красный воин». Особенно настаивал курсовой. Подполковник сам ежедневно читал эту газету, а поскольку «шалопай» Вербицкий писал неплохо, то, несмотря ни на что, курсовой хотел осчастливить им родной орган армейской печати.

У Вербицкого были свои планы. Он проходил стажировку в «Границе России», потому и рвался к пограничникам, где, как ему казалось, было больше романтики.

Мосвоковцы после выпуска гурьбой попали в Таджикистан, в двести первую дивизию… Заводилой здесь стал Пашка Скобелев. Ему доверяли, а Парамоновы его называли «Наш командир: куда он, туда и мы».