Евгений Белянкин - Танец любви

Антон Муравьев был себе на уме, но и он не чурался суворовской компании и, попав вместе с ребятами в горячую точку, надеялся выслужиться и даже получить орден. Но пока, как объяснил командир батальона, к награде представили лишь Дениса Парамонова.

Попав с бэтээра в окружение к моджахедам, он потерял связь с дивизией, но сумел обмануть их и даже привезти в часть пленными двух «духов».

Его спрашивали:

— Ну как, Денис, струхнул?

— Господи, да я всю жизнь мечтал об этом.

Правда, Денису пришлось с недельку полежать в госпитале — небольшая контузия. Да что это по сравнению с вечностью!

Жизнь в двести первой шла обычно, как во всякой фронтовой дивизии. То и дело роты выбрасывались в горы на помощь пограничникам. Моджахеды никаких обещаний не давали и потому устраивали бесконечные засады и нападения не по расписанию. Ты их не ждешь, а они тут как тут.

Пашка Скобелев весьма быстро стал командиром роты. Он сумел добиться, чтобы к нему перевелись братья Парамоновы.

С тех пор они называли роту суворовской, на что однажды генерал, командир дивизии, заметил:

— Здесь у нас появилась суворовская рота. Так вот: если она себя оправдает, может, мы и вправду будем ее командирский состав формировать из бывших суворовцев.

Это ему не помешало однажды вызвать Дениса и предложить ему новое назначение.

Денис Парамонов отказался:

— Товарищ генерал, вы же сами говорили о суворовской роте.

Генерал почесал затылок.

— Ну, Бог с тобой! Оставайся. А жизнь нас рассудит.

Потом Денис узнал, что вместо него был назначен Антон Муравьев. Ради справедливости надо заметить, что в последнее время Антон старался держаться особняком: нет, он не зарывался и был весьма уравновешенным парнем, но…

Он сразу стал искать поддержки среди старших офицеров и вскоре нашел себе приятеля, высокого худощавого майора, с которым находил больше общих интересов, чем с ребятами…

Заметив эту проявившуюся черту в Антоне, Пашка Скобелев как-то пошутил:

— Глядишь, так и с генералами будет «на одной ноге». Далеко пойдет малый, если вовремя не остановят.

И все сразу вспомнили Карсавина. Серега всегда оставался Карсавиным, элитным парнем, знающим себе цену. Перед распределением он не суетился, как другие, он был уверен, что ни в какие двести первые дивизии он не поедет, и, вообще, у него своя дорога…

Ребята относились к нему снисходительно. Они уже привыкли к его «особенностям», и потому никто не удивился, когда сам Карсавин сказал, что остается в Москве. В то время как многие «блатные» это всячески скрывали, побаиваясь подножки, он был душой открыт и свободен в разговорах. Правда, «блатным» он себя не считал — просто он «другой крови».

Серега Карсавин остался в Москве. Он объявился адъютантом командующего пограничными войсками.

И это, собственно, никого не удивило.

Раджаб, чтобы попасть на заставу, выбирал глухие ночи, пока, как он думал, никто не мог заметить или опознать его. Он все продумывал до мелочей. Лейтенант Сухомлинов удивлялся его смекалке. Но сам Раджаб, мягко улыбаясь, признавался, что его походы на заставу важны не столько ему, сколько всем людям.

— Это большой караван. «Серебряный караван» на Кавказ, куда идут наркота и оружие, — говорил степенно Раджаб, по-прежнему путая таджикские слова с русскими. — Махмуд на этом «караване» стал богаче любого шаха. У него денег… полная арба, набитая мешками с долларами. Ему уже русские деньги не нужны. К русским деньгам он относится презрительно…

Сухомлинов записал все до слова из того, что поведал ему Раджаб. Выходило, что для заставы насту пали горячие денечки. Лейтенант думал, что в Таджикистане неразбериха имеет не простые корни: переплетались интересы самых разных кланов — бандиты «серебряного каравана» легко рядились под оппозицию. На самом же деле, кроме криминальных доходов, им было ничего не надо.

Раджаб даже не притронулся к пиале зеленого чая. Он торопился домой. Время поджимало, и Раджаб боялся чужих глаз. На последней минуте он вдруг поделился с Сухомлиновым душевными мучениями: ему ничего не остается делать, как для бандитов устроить дома угощение…

— Собачья жизнь пошла, — прощаясь, сказал он и исчез в темноте, словно здесь, на заставе, его никогда не было.

Лейтенант Сухомлинов задумчиво смотрел в ночь. Ничто не говорило о том, что приходил Раджаб. Да, без Раджаба им, пограничникам, было бы трудно…

Он вспомнил, как наставлял его Раджаб:

— Ты не гляди, что я молодо выгляжу — я прожил нелегкую жизнь. Служил в русской армии, был ефрейтором и младшим сержантом был… Потом эти годы по своей сущности пустые. Разве можно к ним отнестись иначе! Я хорошо изучил этих бандитов, их повадки. Они — зверье, шакалы… Наверняка, не сегодня завтра они постараются тебя подкупить. Я же сказал: у Махмуда денег полная арба… Они умеют ловить на крючок, уж это я знаю лучше, чем другие…

«Странный, ловкий и сильный Раджаб, — подумал Сухомлинов. — Он не хочет, чтобы его страна стала криминальной… Именно это заставляет его бороться…»

Запищал полевой телефон, оборвав мысли лейтенанта. Телефон возвращал к обычной заставской жизни.

Худжа в своем желании был настойчив. Он все равно приехал к Раджабу с прапорщиком Магомедом. Раджаб отметил, как пополнел и стал солиднее Магомед: в глазах спокойная уверенность и большое самолюбие — такие любят, чтобы их обхаживали…

Раджаб выложил на стол угощения не жалея, выложил все, что мог. Правда, гости тоже привезли кое-что, что немало удивило Раджаба: значит, не только пьянствовать приехали…

И, действительно, Худжа, садясь за стол, весело бросил:

— Чего хозяин прячешь красавицу? Тащи сюда свою Назирет! Пусть Магомед умоется ее красотой. Ему такое и во сне не снилось.

Делать было нечего, и Раджаб позвал дочку. Компания сразу оживилась и повеселела. Магомед хлестко пил и рассказывал анекдоты… И всякий раз оснащал их сексуальными подробностями. Назирет краснела, отворачивалась в сторону. А Магомеду это нравилось, и он вдруг стал сыпать всякие сальные небылицы об ишаках и красивых мальчиках…

Раджаб было запротестовал:

— Нехорошо мы ведем себя. Аллах услышит. Ему это совсем не нравится.

Но Магомеда это не остановило.

Не то по сигналу Раджаба, не то сама, но Назирет, закрыла рот руками, словно ее тошнило, и выскочила из комнаты.

— Что с ней? — удивился Худжа. — Не беременная ли?

— Не знаю, — сказал мрачно Раджаб. — В последнее время у нее рвота, живот болит. Водил к знающим людям — напугали они: нехорошее, мол, заболевание.

— Триппер что ль? — засмеялся Худжа и порозовел от собственного смеха. — Если триппер, то ты у меня смотри, хозяин: заразит — убью…