Йозеф Рот - Тарабас. Гость на этой земле

Подростком Кристианполлер заходил в эту постройку не без некоторой опаски. Ведь рассказывали, что в незапамятные времена, когда в сей закоснелый языческий край только-только пришли первые христианские миссионеры, на этом самом месте, на этом самом дворе, они возвели часовню. Байки эти еврей Кристианполлер сберегал в душе, но помалкивал, догадываясь, что они правдивы. Будь он уверен, что это выдумки, так, пожалуй, не остерегался бы при случае упомянуть о них, не велел бы жене и детям прикусить язык, когда кто-нибудь из них заводил речь о диковинном прошлом кладовки. Незачем повторять глупые россказни, обычно говорил он.

Теперь он поручил конюху Феде вычистить кладовку и поставить там кой-какую мебель. Сам же спустился в погреб, где хранились маленькие бочонки со шнапсом и те, что размером побольше, с вином, очень старые и, к счастью, пережившие даже войну и сменяющих один другого захватчиков. Погреб был вместительный, двухэтажный, с каменными стенами, каменным полом и крутой винтовой лестницей. С нижней ее ступеньки нога ступала на большую плиту, которую можно было приподнять за большое железное кольцо и подпереть тяжелым железным стержнем. Это кольцо Кристианполлер вынул из крепления и спрятал, чтобы постороннему в голову не пришло, что в погребе есть еще один этаж. Шнапс и пиво, предназначенные для всех, лежали в верхнем отделении.

Кристианполлер достал из тайника железную штангу и кольцо, оттащил их в трактирный зал. Силой он был не обижен, лицо и загривок отдавали краснотой из-за паров алкоголя, которыми он дышал с детства, мышцы были налитые, крепкие благодаря привычной работе с тяжелыми бочками да повозками приезжих крестьян. Армейской службы, а стало быть, и непосредственных опасностей войны Кристианполлер избежал лишь по причине небольшого телесного изъяна: левый его глаз затягивала тонкая белая пленочка. На обнаженных предплечьях под засученными рукавами буйно росли густые черные волосы. Во всем его облике сквозило что-то пугающее, а затянутый пленкой глаз временами делал красное лицо прямо-таки свирепым. По натуре он был не робкого десятка. И все же теперь в его сердце угнездился страх. Мало-помалу, в ходе приготовлений, ему удалось немного успокоиться и оттеснить подальше страх перед неведомым Тарабасом. Да, он даже потихоньку свыкся с мыслью, что может стать жертвой этого чужого, жестокого человека. Как бы ужасно все ни кончилось, думал Кристианполлер, конец не должен быть трусливым. И он поглядел на железную штангу, принесенную из погреба и стоявшую подле стойки. Она слегка заржавела от подземной сырости. И ржавые пятна походили на засохшую кровь.

Настал полдень, и Кристианполлер здоровался с офицерами, которые жили у него и сейчас с громким лязгом и громогласными восклицаниями входили в трактирный зал. Он их ненавидел. Вот уж четыре года с улыбкой на лице, то с гневом, то со страхом в сердце он терпел всевозможные мундиры, бряцание сабель, глухой стук карабинов и винтовок по деревянным половицам этого зала, звон шпор и бесцеремонный топот сапог, скрип портупей и кобуры пистолетов и дребезжание котелков, ударявшихся о полевые фляжки. Трактирщик Кристианполлер надеялся, что по окончании войны наконец-то снова увидит других посетителей — крестьян из окрестных деревень, городских торговцев, пугливых, хитрых евреев, торговавших запрещенной водкой. Но конца воинственной моде на этом свете явно не предвиделось. Опять вот придумали новое обмундирование и новейшие знаки различия. Кристианполлер уже и званий своих постояльцев не различал. Для верности именовал всех подряд «господин полковник». А Тарабаса решил называть «ваше превосходительство» и «господин генерал».

Он подошел к стойке и, непрерывно улыбаясь и кланяясь, в глубине души желал каждому, без исключений, мучительной смерти. Они жрали и пили, но не платили, с тех пор как возродилась эта новая страна. Жалованье им не выплачивали, а стало быть, они и платить не могли. Финансы новой страны вызывали у еврея Кристианполлера большие подозрения. Эти господа, разумеется, дожидались Тарабаса, дожидались нового полка. Без устали рассуждали о нем, а чуткое, хитрое ухо Кристианполлера усердно слушало, меж тем как он их обслуживал. Вскоре у него составилось впечатление, что Тарабаса они боятся ничуть не меньше, чем он сам, а пожалуй, даже еще больше. Расспросить про Тарабаса еврей не смел. Хотя им наверняка было что рассказать. Все они уже знали его.

Они еще обедали, когда дверь неожиданно распахнулась. Вошел один из вооруженных людей Тарабаса, козырнул, щелкнув каблуками, и грозным изваянием замер возле двери. Посланец Тарабаса, сказал себе трактирщик. Скоро явится он сам.

И действительно, минутой позже послышались лязгающие шаги солдат. В открытую дверь шагнул полковник Тарабас, в сопровождении верных соратников. Дверь осталась открыта. Все офицеры вскочили. Полковник Тарабас отдал честь и сделал им знак садиться. Затем повернулся к еврею Кристианполлеру, который все это время ссутулясь стоял у стойки, и приказал немедля подготовить еду, питье и ночлег для двенадцати солдат. Он и сам будет жить здесь, сказал Тарабас. И ему нужна просторная комната. А за дверью койка для денщика. Двенадцать его людей должны находиться поблизости. Аккуратность, чистота и повиновение — вот чего он требует от хозяина и его персонала, коль скоро таковой существует. В заключение он произнес:

— Повтори, еврей, что я только что сказал!

Слово в слово Кристианполлер повторил все пожелания полковника Тарабаса. Ему ничего не стоило их повторить. Слова Тарабаса вонзились в мозг Кристианполлера, как крепкие гвозди в воск. Остались там навечно. Он повторил все слово в слово, не поднимая головы, устремив взгляд на блестящие мыски Тарабасовых сапог и на серебристую каемку приставшей к рантам грязи. Он мог бы потребовать, думал Кристианполлер, чтобы я языком вылизал ему ранты. Ох, только бы не потребовал.

— Смотри мне в глаза, еврей! — сказал Тарабас.

Кристианполлер выпрямился.

— Что ты имеешь возразить? — спросил Тарабас.

— Ваше высокоблагородие и ваше превосходительство, — отвечал Кристианполлер, — все готово и в полном порядке. Для вашего высокоблагородия устроена просторная комната. А для спутников вашего высокоблагородия — большое помещение. И кровать возле двери мы поставим. Удобную кровать!

— Верно, верно, — сказал Тарабас. Приказал своим людям принести из кухни обед. И сел за свободный стол.

В зале царила полная тишина. Офицеры не шевелились. Не разговаривали. Ложки и вилки лежали подле тарелок.

— Приятного аппетита! — воскликнул Тарабас, вытащил из-за голенища нож, тщательно его осмотрел. Лизнул большой палец и провел им по лезвию.