Ольга Мирошниченко - В сторону южную

Она опаздывала на поезд. Она видела его уже с высокой горы. Зеленые допотопные вагончики на пустынном полустанке, маленький паровоз, с восклицательным знаком белого дыма над высокой трубой. Она побежала под гору по песчаной желтой дороге, но ноги увязали в песке, и вот восклицательный знак оторвался от трубы, поднялся вверх и растаял, на его месте вырос новый, повторив участь предшественника, тоже исчез, и так без конца. Оксана поняла — с паровоза видят ее, видят и предупреждают, что время истекает, что не могут ждать ее, что она должна спешить. Но когда остается совсем немного до зеленого вагончика, когда она уже видит поросший травой заброшенный путь, поезд трогается. Она еще может вскочить в последний вагон, но она уже очень устала, и боится, и не умеет вскочить на ходу. Кто-то невидимый зовет ее из поезда, зовет громко по фамилии, но последний вагон проходит мимо, а за ним вдруг ничего нет. Ни деревьев, ни поля, ни леса — ничего. А громкий голос звучит совсем близко: «Карпенко Оксана Николаевна, Карпенко Оксана Николаевна», а дальше что-то совсем несуразное: «Ждут. Справочное бюро». Оксана открыла глаза. На экране шел уже другой фильм: какая-то женщина в белом платье бежала за Олегом Ефремовым по вечерней деревенской улице, и вдруг откуда-то слева — щелчок, и бесцветный женский голос: «Гражданка Карпенко Оксана Николаевна, вас ждут у справочного бюро в кассовом зале. Гражданка Карпенко».

«Какого черта он вздумал меня разыскивать, — со злобой подумала Оксана, — начнутся оправдания, объяснения — он не смог, «был просто в отчаянии, понимаете — банкет, а я — научный руководитель, как обидеть диссертанта», — а мне наплевать на эти оправдания, я через… — Оксана взглянула на фосфоресцирующий циферблат часов, — …через два часа уезжаю, и я очень рада, что вы не встретили меня, глубокоуважаемый корифей, и в благодарность уделю вам эти два часа, посидим в зале ожидания, поговорим о нашей любимой структуралистике, о языке племени аранта».

Она встала и пошла к светящейся в темноте красной надписи «Выход».

Павел стоял у справочного бюро, широко расставив ноги в ладных хромовых сапогах. Вся фигура его и выражение лица говорили, что ждет он здесь давно, но ждать не устал и готов стоять вот так, спокойно глядя перед собой, еще очень долго. Он не видел Оксаны, и она, остановившись на лестнице, вдруг почувствовала такую благодарность к нему, и радость, и чувство освобождения, что не могла даже его окликнуть, — не справилась с голосом.

— Как ты отыскал меня? — спросила она хрипло и торопливо откашлялась. — Как хорошо, что отыскал!

Они стояли очень близко друг к другу, совсем рядом, и Оксана не боялась смотреть прямо в его привычно, словно от яркого солнца, прищуренные выцветшие глаза.

— Мы должны ведь были с тобой в одной гостинице остановиться, — пояснил Павел, и Оксана почувствовала, что краснеет, краснеет медленно и очевидно.

— Я просто…

— Я понял, — перебил он, — то есть мне показалось, а когда приехал — спросил у администратора. В общем, двинулся по всем отелям, всё обшарил и не нашел. Позвонил в аэропорт — и решил сюда. Знаешь, стою уже и думаю: ну куда может деться человек, у которого в городе ни родственников, ни знакомых? Даже нервничать начал. Где твои вещи?

— Ты что хочешь делать? — испугалась Оксана.

— Поедем, устрою тебя в гостиницу.

— Но у меня поезд в два двадцать.

— Ерунда. Завтра уедешь.

— Нет, — Оксана покачала головой и вдруг развеселилась. — Знаешь, мы не встретились с тобой вчера, давай встретимся сегодня, вон на той скамейке.

— Там много людей. Я знаю другое место.

Зал для депутатов был пустынен. Огромная люстра под потолком не горела, и лишь в дальнем углу светился абажур монументального торшера.

Высокие окна наглухо закрыты плотными портьерами, и там, за ними, шла жизнь перрона, но они не слышали ее, занятые друг другом, своими далекими и милыми только им воспоминаниями и речами.

— Так сколько лет ты уже председатель?

— Пять. Ну, ты погоди, что мы все обо мне? — Павел взял ее руку, положил на свою огромную, твердую и гладкую, будто отполированное дерево, ладонь. — Ты-то как? Знаешь, мне еще там, в вагоне, показалось, что ты недовольна собой или своей жизнью. Я ошибся?

— Нет, — тихо ответила Оксана.

— Личная не удалась?

— Личная удалась, — Оксана улыбнулась, но как-то невесело, будто извинилась перед ним.

— Муж у тебя — кто?

— Ученый, математик.

— А дети есть?

— Нет.

— У меня две девочки — Жанна и Мария. Жена на почте работает.

— Хорошая?

— Да. — Он внимательно разглядывал ее руку, осторожно провел пальцем по набухшей вене. — У тебя рабочая рука, жилы видны, как у доярки. Много работаешь по дому?

— Как все.

— Ты счастлива? — Павел поднял голову, взглянул ей в глаза.

— Не могу сказать «да» и не могу сказать «нет».

— Значит — нет. Ты знаешь, я очень люблю свою жену, — так же прямо глядя ей в глаза, неожиданно признался он — и Оксана невольно сделала движение, пытаясь отнять руку, но он не дал, лишь крепче сжал ее. — Я очень люблю мою жену, — повторил Павел, — но я все время чувствую себя виноватым перед ней. Мне все время кажется, что что-то, что бы я делал для тебя, я не делаю, и от этого мне иногда бывает плохо.

— Ты меня сразу узнал?

— Конечно, — он засмеялся тихо, — я бы, наверное, тебя узнал и через сто лет.

— Почему же ты…

— Потому что ты очень испугалась, — перебил он, — так же как когда-то в Москве. Погоди… — он снова не дал ей отнять руку. — Ты знаешь, мне было очень жалко тебя в вагоне. Странно, ты такая красивая, нарядная, а мне было жалко, и тогда в Москве — тоже.

— Почему?

— Ты очень стыдилась меня, — он заглянул снизу в ее опущенное лицо, — ты так стыдилась моей шинели и бурок тех, а я так гордился ими, они были новые и очень теплые — с галошами. Мне их Калюжка сшила специально для Москвы.

— Я помню. Ты прости меня.

— Да ты что! — он засмеялся, другой ладонью накрыл ее руку. — Я ведь тебе благодарен!

— Благодарен?

— Конечно. Я это о жалости не в упрек сказал, честное слово. Просто это какое-то дурацкое ощущение у меня всегда было, еще с тех пор как увидел тебя первый раз. Вот только к тебе такое, что нужна моя помощь. А оказалось, что ты помогла мне человеком стать. Книги читать научила, и тот глупый приезд мой. Знаешь, после него я решил доказать тебе, что я… ну, в общем, — он смешно сморщился, сожмурив глаза, — что я тоже что-то могу. Мечты всякие дурацкие: приехать в Москву знаменитым. И я стал работать как вол, чтобы добиться этого. А потом знаешь что произошло? — Он засмеялся, покрутил головой, удивляясь себе давнишнему.

— Что? — осторожно спросила Оксана.

— Я забыл.