Олдос Хаксли - Монашка к завтраку [сборник]

Долфин. Пожалуй. (Молчание. Спазм душевных страданий искажает лицо Долфина; но он снова принимает вид закоренелого мыслителя. Эми задерживает на нем взгляд, потом, в порыве растущего любопытства, у нее вырывается несколько ребяческое):

Эми. Вы так усердно думаете, мистер Долфин. Потрясающая способность. Или вы просто расстроены?

Долфин (поднимает глаза, улыбается и краснеет; чары рассеяны) . Палец у виска, мисс Тумис, это ведь не дуло револьвера.

Эми. То есть вы не грустите о чем-то, а просто задумались?

Долфин. Просто задумался.

Эми. О чем же?

Долфин. О жизни, ну, знаете, жизнь и романы.

Эми. Романы? Любовные?

Долфин. Нет, нет. Романы в литературном контексте; романы как противовес реальной жизни.

Эми (разочарованно) . А… литература. Нам в школе преподавали литературу. Но Эмерсона мне не понять. А зачем вы думаете о литературе?

Долфин. Знаете ли, мне интересно. Я много читаю; и даже пытаюсь писать.

Эми (чрезвычайно воодушевившись) . Правда? Так вы писатель, мистер Долфин? А может, поэт?

Долфин. Увы, чистейшая правда. Я – писатель.

Эми. И что вы пишете?

Долфин. Поэзию и прозу, мисс Тумис. Всего лишь поэзию и прозу.

Эми (с восторгом) . Удивительно! Знаете, я никогда раньше не встречала поэта.

Долфин. Везет же вам. А я до отъезда из Англии посетил завтрак, организованный Поэтическим Обществом, так там присутствовало не менее ста восьмидесяти девяти поэтов. Именно это зрелище и побудило меня отправиться в Италию.

Эми. Вы мне покажете свои книги?

Долфин. Конечно, нет, мисс Тумис. Это бы разрушило нашу дружбу. В своих произведениях я невыносим. В них я даю выход ужасным мыслям и порывам, которые ни в коей мере не смею выразить или воплотить в реальной жизни. Считайте меня тем, кого вы видите перед собой, ведь здесь я – приличный экземпляр, робкий, однако, когда корка льда подтаивает, способный поддерживать интеллектуальную беседу; нецелеустремленный, не очень успешный, но в общем и целом довольно славный малый.

Эми. Но этот человек, мистер Долфин, мне уже знаком. А мне хочется узнать поэта. Расскажите, какой он.

Долфин. Он старше, мисс Тумис, чем скалы, на которых он сидит. Чудовищный тип. Он… а вот здесь мне и правда следует остановиться. Хоть вы меня и подталкиваете. Признайтесь, вы это нарочно?

Эми. Что нарочно?

Долфин. Заставляете рассказывать о себе. Если хотите понравиться людям, нужно завести беседу о них самих. Что может быть приятнее? Они вдохновенно проговорят несколько часов, а уходя, скажут, что вы очаровательнейший человек, умнейший из тех, кого они встречали. Но вам это, конечно, уже известно. Ведь вы следуете принципам Макиавелли.

Эми. Макиавелли? Вы первый, кто мне об этом говорит. Я всегда считала себя бесхитростной и прямолинейной. Часто такое слышу… Ой, теперь и я говорю о себе. С вашей стороны это было нечестно. К тому же, если вы хотели, чтобы ваш трюк удался, не стоило мне о нем рассказывать.

Долфин. Вы правы. Глупо с моей стороны. Если бы промолчал, вы бы продолжили рассказывать о себе и решили бы, что я милейший человек на этом свете.

Эми. Я хочу послушать про вашу поэзию. Вы сейчас что-то пишете?

Долфин. Я сочинил первую строку изумительной эпической поэмы. Но не могу продвинуться дальше ни на шаг.

Эми. И как она звучит?

Долфин. Примерно так (прокашливается) . «Казбин еще стоит, Магриба больше нет». Да, это все бренность материального мира! Но вдохновение меня покинуло.

Эми. А что конкретно означает эта строка?

Долфин. О, мисс Тумис, вы просите слишком многого. Официант, кофе для двоих.

Официант (стоит у двери в фойе) . Si [141] Да (итал.) . , синьор. Господа хотят выпить кофе здесь или, может быть, в саду?

Долфин. Хорошее предложение. Почему бы господам не выпить кофе в саду?

Эми. Действительно, почему бы и нет?

Долфин. В таком случае, официант, мы сядем у фонтана. И там, под звуки падающей воды, поговорим о нас.

Эми. И вы, мистер Долфин, почитаете свои стихи. Просто мне нравится поэзия. Вам знакомы «Стихи о любви» миссис Уилкокс? (Они уходят влево. Соловей роняет два или три перелива из своей песни; где-то вдалеке, в центре города, в ритме вальса бренчат колокола, а затем неспешно замирают, превратившись в тишину, из которой ранее и возникли.)

Как раз в этот момент из отеля выходит Лукреция Граттарол, она слышит последнее замечание мисс Тумис и видит, как та медленно удаляется под руку с Сидни Долфином. Лукреция обладает изящной, аристократической внешностью: нос с горбинкой, превосходный изгиб чувственных губ, благородный белый лоб, чуть подрагивающие ноздри. Она последняя из рода, фамилия которого в венецианских хрониках известна не менее Фоскарини, Тьеполо или Тронов. Она притопывает ножкой в туфельке на несуразно высоком каблуке и беспокойно покачивает головой.

Лукреция. Страсть! Как видно, страсть! Американка! (Она хочет кинуться вослед удаляющейся паре, но тут Альберто, который сидел, зажав голову руками, поднимает глаза и замечает ее.)

Альберто. Лукреция!

Лукреция (вздрагивает, так как из-за тени от деревьев она его не видела) . Ой! Альберто, как меня вы напугали! Я сейчас спешу. Чуть позже, если вы…

Альберто (отчаянным голосом, который прерывается всхлипами) . Лукреция! Вы должны поговорить со мной. Должны.

Лукреция. Но говорю вам, сейчас я не могу, Альберто. Чуть позже.

Альберто ( по его щекам струятся слезы ). Сейчас, сейчас, сейчас! Вы подойдете сейчас. Иначе я погибну.

Лукреция (нерешительно переводя взгляд с Альберто на тропинку, по которой Эми вместе с Сидни Долфином скрылись с глаз) . А если в таком случае погибну я?

Альберто. Но я погибаю быстрее. О, вы и понятия не имеете, что значит страдать. Nur wer die Sehnsucht kennt weiss wass ich leide [142] Кто знал тоску, поймет мои страданья (И. В. Гёте, пер. с нем. Б. Пастернака). . О, Лукреция… (Безудержно рыдает.)

Лукреция (подходит к Альберто. Похлопывает его по плечу и гладит поникшую голову в черных кудрях.) . Будет, будет, мой маленький Бертино. Расскажите, что такое? Не нужно плакать. Ну, хватит, хватит.

Альберто (слезы высыхают, и он трется головой, как кот, который жаждет ласки) . Как я могу вас отблагодарить, Лукреция? Вы же мне как мать.

Лукреция. Я знаю. Это и пугает.

Альберто (падает головой ей на грудь) . Лукреция, я, как измученное дитя, ищу у вас утешения.

Лукреция. Ну что же вы, дружочек! (Она проводит рукой по его волосам, обвивая густые черные завитки вокруг пальцев. От вида Альберто разрывается сердце.)

Альберто (не открывая глаз, с ангельской улыбкой) . О, эта мягкость, вся прелесть материнского инстинкта!

Лукреция (энергично, во внезапном припадке страсти) . Хотите сказать, вся омерзительность? (Она отталкивает его. Голова Альберто вяло покачивается, словно нечто неживое, но затем он взбадривается.) Материнский инстинкт – бррр! – сгубил так много женщин. Вы, мужчины, любите побыть детьми и эксплуатируете нашу сентиментальность во имя собственной похоти. Будьте же мужчиной, Бертино. Или будьте женщиной, в смысле – если сможете.