Дэвид Эберсхоф - Девушка из Дании

- Не всегда.

- Я думаю, что формирует. Брак - это создание третьего лица, - сказала Лили, - в браке создается кого- то еще. Больше, чем просто двое… Кто-то из вас двоих.

- Да, но это не всегда к лучшему, - ответил Ханс, - В любом случае, откуда ты можешь знать об этом?

Лили что-то ответила, проверяя наличие кошелька. Ее рука почувствовала холодное железо спинки стула.

- Он пропал, - сказала она так тихо, что Ханс приподнялся и спросил:

- Что?

- Мой кошелек исчез, - повторила она.

- Цыгане! - воскликнул Ханс, вскакивая на ноги.

Кафе находилось на площади с шестью переулками. Ханс пробежал несколько футов вниз по одному из переулков, а затем забежал в соседний. От бега его лицо покраснело.

- Давай пойдем в полицию, - сказал он наконец, оставляя франки на столе и предупредив об этом женщину, чья сумка болталась на спинке стула. Ханс взял руку Лили. Должно быть, он заметил бледность ее щек, и нежно поцеловал ее.

Все, что было в кошельке, - немного денег и губная помада, но кошелек принадлежал Герде. Кремового цвета, с петелькой для руки. Помимо помады и нескольких платьев, двух пар обуви, лифчика и нижнего белья у Лили больше ничего не было. Она была свободна от вещей, и для Лили это было счастье привлекательности в первые дни. Она шла, и не было ничего лишнего, что могло бы ее отягощать. Лишь ветер колыхал подол ее платья.

***

Полицейский участок находился в центре парка, среди апельсиновых деревьев. Вечернее солнце отражалось в витринах, и Лили могла слышать, как владельцы магазинов закрывают железные ставни. Лили вспомнила, что ее очки тоже остались в кошельке - смешная пара с откидными линзами, присланные отцом Герды из Калифорнии. Герда была бы недовольна их потерей, решив, что Лили не замечает никого и ничего вокруг себя.

Лили и Ханс подошли к полицейскому участку, возле которого семья белых кошек каталась на спине. И только тогда Лили поняла, что не может сообщить об украденном кошельке. Она замерла на ступеньках.

Лили нельзя было найти. У нее не было паспорта. Почему-то до сих пор никто даже не удосужился спросить её фамилию.

- Давай не будем суетиться по этому поводу, - сказал она, - это всего лишь глупый старый кошелек.

- Но тогда ты никогда не получишь его обратно.

- Но игра не стоит свеч, - ответила Лили, - и Герда ждет. Я просто поняла, что уже опаздываю. Я уверена, что она ждет меня. Она хотела рисовать в этот вечер.

- Она поймет.

- Что-то подсказывает мне, что она хочет видеть меня прямо сейчас, - сказала Лили, - я просто чувствую это.

- Давай же, ведь мы уже пришли! - Ханс потянул Лили за запястье, заставляя сделать первый шаг. Ханс был по-прежнему по-отечески игрив. Он снова потянул её, и на этот раз давление на ее запястье стало сильнее. Должно быть, со стороны оно напоминало агрессивное рукопожатие.

Лили никогда не узнает, что он подумал.

Ханс посмотрел вниз, на переднюю часть ее платья. На белом домашнем платье с ракушками расплывалось круглое пятно почти черной крови. Кровь просачивалась наружу, растекаясь подобно волнам от броска гальки в пруд.

- Лили? Ты ранена?

- Нет, нет, - ответила она, - я в порядке, все будет хорошо. Но я должна идти домой, вернуться к Герде, - Лили чувствовала, как сжимается внутрь, отступая обратно вниз по туннелю, - обратно в логово Лили.

- Давай я помогу! Чем я могу тебе помочь?

Но Ханс показался таким далеким, словно его голос звучал из трубы.

Это было похоже на бал в Мэрии. Кровь была густой, но Лили ничего не чувствовала. У Лили не было ни малейшего представления о том, откуда течет кровь. Она была так встревожена и поражена, будто ребенок, случайно убивший животное. Тихий голос в ее голове кричал: “быстрее!” - отчаянный тихий голос одинаково паниковал и наслаждался короткой августовской драмой в Ментоне во второй половине дня.

Лили оставила Ханса на ступеньках полицейского участка. Она убежала от него, перепрыгнув сразу три ступеньки, как цыганские дети убежали от нее. Пятно на платье распространялось так упорно и ужасающе, как распространяется болезнь.

Глава 10

Новым направлением в рисовании Герды стало писать пастелью разных цветов, особенно желтым, розовым и голубым. До сих пор она писала только портреты, используя краски в стеклянных бутылках с ненадежными пробками, которые приобрела в Мюнхене. Ее прежние картины были серьезными и официальными, новые - легкомысленными в своем цвете. Как однажды заметила Лили, они напоминали ириски. Картины были большими, и к настоящему времени почти все изображали только Лили: на улице, в поле маков, в лимонной роще или напротив холмов Прованса.

Рисуя, Герда не думала ни о чем. Ее мозг чувствовал только свет и краски, которые она смешивала. Это напоминало вождение автомобиля на солнце, будто бы картина писалась вслепую, но в духе веры. В лучшие дни экстаз наполнял Герду. Когда она поворачивалась от ящика с красками к холсту, белый свет блокировал все, кроме ее воображения. Во время рисования, когда мазки точно захватывали плавные линии головы Лили, глубину ее теплых глаз, Герда слышала шелест в голове, напоминавший ей бамбуковую трость отца, которой он постукивал апельсиновые деревья. Хорошая картина как результат сбора урожая - красивый и плотный глухой стук апельсинов, ударяющих о глиняную почву Калифорнии.

Герда была удивлена приемом картины с Лили, которую представили в Копенгагене. Расмуссен предложил повесить их в своей галерее на две недели в октябре. Ее оригинальный триптих “Тройная Лили” продался сразу после короткого спора между шведом в фиолетовых перчатках из свиной кожи и молодым профессором из Королевской Академии. Портрет Лили, спящей облокотившись на спинку дивана, принес более 250 крон. Это было меньше, чем зарабатывал Эйнар, но больше, чем когда-либо зарабатывала Герда.

- Мне нужно видеть Лили каждый день, - сказала Герда Эйнару. Она начинала скучать по Лили, когда ее не было рядом. Герда всегда была жаворонком, и вставала задолго до рассвета от первого гудка парома или первого стука на улице.

Этой осенью Герда проснулась так рано, что в квартире было еще тихо, и она не могла видеть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Она села на кровати. Рядом с ней, лежал Эйнар. Он спал, а у его ног лежал Эдвард VI. Герда и сама еще пребывала в полудреме, и ей было интересно: где же сейчас Лили? Герда быстро поднялась с постели и начала искать. “Куда же ушла Лили?” - спросила себя Герда, поднимая брезент в передней комнате и открывая шкаф из морёного ясеня. И только когда она открыла входную дверь (ее губы продолжали нервно повторять вопрос), - Герда полностью проснулась.

Однажды утром, осенью, Герде и Эйнару впервые с апреля понадобился камин. Печь была трехпалубной: три черные железные коробки, стоявшие на четырех ножках. Герда положила в печь бумагу и очищенные березовые бревна. Кора загорелась.