Дэвид Эберсхоф - Девушка из Дании

- Итак, увидимся с Лили в Дрездене.

***

Но Герда не могла отвести Эйнара в Дрезден. По крайней мере, пока. На то было много причин, в том числе частная выставка ее последних картин, каждая из которых изображала сцены с Лили. Лили лежит на столе с закрытыми глазами, скрестив руки на животе, словно мертвая. Картины - маленькие, размером со словарь, - висели в паркетном фойе графини, которая жила далеко не только от лучшего ателье в Париже, но и от лучшего аптекаря, который знал все о грязевых масках Нормандии и женских полосканиях, смешанных с соком лайма и чистым пасаденским экстрактом “Pure”, который Герда дала ему в обмен на косметические средства, такие как “Derma”, которые Лили требовала все больше и больше.

Картины - их было всего восемь штук, - были выставлены для людей, чьи шоферы ждали в лимузинах с открытыми дверями и панелями из орехового дерева, отражавшими раннее осеннее солнце, на улице внизу. Ханс устроил шоу, о котором рассказал не одному редактору газет, а первому из корреспондентов было необходимо обязательно осмотреть картины la rentrée*. На лацкане его костюма сидела опаловая булавка. Ханс сжал руку Герды, когда картины в обрезанных литых рамках, забитых вековой краской, снимали со стен фойе графини. Не смотря на непрерывное накопление своего состояния в главном отделении Банка Дании, глаза Герды остекленели, когда она наблюдала, как открываются кожаные чехлы чековых книжек, а ручки царапают копировальную бумагу.

Выставка была первой причиной, по которой Герда не могла сразу же отвезти Эйнара в Дрезден.

Второй причиной был Карлайл, планировавший остаться в Париже на Рождество. Герда знала, что Карлайл был похож на нее по крайней мере в одном - своей импульсивностью и желанием взяться за дело с навязчивой необходимостью найти решение.

Герда никогда не рисовала так много. Теперь она могла признать, что многие ее картины, особенно в первые годы ее жизни в Дании, никогда не были хорошими. О, если бы она могла вернуться в Копенгаген самой черной ночью и вытащить из стен всех этих офисов по Вестерброгаду и Нёрре Фаримагсгаде те грязные официальные картины, которые она произвела, когда была такой молодой и неуверенной в том, чего хотела или могла бы добиться! Она подумала о серьезном портрете г-на Глюкштадта, финансиста Восточно-Азиатской компании и Копенгагенской свободной гавани. В том портрете она применила чистую серебряную краску, чтобы нарисовать шапку его волос, а его сжимавшая перо правая рука была не более чем квадратом, расплывчатым блоком плотной краски.

Герда знала, что она и Карлайл разделяют одну и ту же потребность продолжать работать. Внутри них почти одинаково реяло желание достижений. Однажды Карлайл вернулся в коттедж с новостями, которые заставили Герду положить кисть в чашку скипидара и сесть на кушетку.

- Эйнар и я встречались с некоторыми врачами, - начал он.

Поездка в кабриолете придала Карлайлу некоторую свежесть, и его лицо стало еще красивее, чем помнила Герда. Закрыв глаза, она слушала плоский и точный голос своего брата, и ей казалось, что она слушает запись самой себя.

Карлайл описал посещения врачей, их тщетность и унижение, которое пережил Эйнар.

- Он может вынести больше, чем большинство мужчин, - сказал Карлайл, и Герда подумала про себя: “Да, я это уже знаю”.

- Но есть один доктор, - продолжил Карлайл, - доктор Бусон. Он думает, что сможет помочь Эйнару. Он уже встречался с этим раньше. С людьми, которые думают, что они ... - тут голос Карлайла дрогнул, - которые считают, чтов них живет несколько личностей.

Карлайл рассказал про лоботомию, про острые сверла, которые доктор Бусон отправил на каталке с роликами. Доктор говорил об опирации так, что создалось впечатление, будто это не сложнее, чем ударить муху.

- Я думаю, это то, чего хотелось бы Эйнару, - сказал Карлайл.

- Это очень плохо, потому что я сама нашла врача, - перебила его Герда.

Она выжала кофейную гущу через цилиндр с дымящейся водой, и теперь наливала ее. Когда оказалось, что на кухне нет сливок, что-то внутри нее взбунтовалось, словно она была маленькой девочкой в ​​особняке в Пасадене с одной из японских горничных, которая не смогла приготовить обещанное блюдо из цыпленка, - и Герде пришлось удержаться, чтобы не топнуть ногой. Даже Герда ненавидела это чувство, когда становилась мелочной, но иногда не могла с собой справиться.

- Он думает, что может помочь изменить Эйнара, - продолжила она. Извинившись за отсутствие сливок, она подумала: “Полагаю, что не умею управлять домом и работой, даже если мне нравится думать, что я это могу”, - но решила, что это будет звучать неискренне. Ее тело стало горячим под длинной юбкой и блузкой, плотно сжатой в рукавах. Герда задалась вопросом: почему она обсуждала своего мужа со своим братом, и почему Карлайл вообще должен был что-то говорить?

Но она промолчала.

- Но доктор Бусон думает, что может помочь изменить Эйнара, - настаивал Карлайл, - твой врач предлагает то же самое? Он что-нибудь говорил о лоботомии?

- Профессор Болк считает, что он может превратить Эйнара в женщину, - сказала Герда, - не морально, а физически.

- Но как?

- Через операцию, - ответила Герда, - есть три операции, которые профессор хочет попробовать.

- Кажется, я не понимаю.

- Доверься мне.

- Конечно, я доверяю тебе. Но что это за операция?

- Трансформирующая хирургия.

- Ты уже сказала Эйнару? - спросил Карлайл.

- Пока нет, - ответила она.

- Это звучит ужасно рискованно.

- Не более того, что предлагаешь ты.

Карлайл сидел на бархатной тахте, подняв ногу. Герде нравилось, когда он оставался с ней, чтобы заполнить утренние часы, пока Лили спала, отправлялась по делам или купалась. Герда поняла, что в какой-то степени попросила его о помощи.

- Я не позволю ему пойти к Бусону, - сказала она, - после этого сознание Эйнара может вернуться практически к ребенку, младенцу.

- Это должно быть решение Эйнара, - сказал Карлайл, - он достаточно взрослый, чтобы решать самому.

Всегда разумный, ее брат. Иногда слишком прагматичный для Герды.

Герда отхлебнула кофе. Как же она ненавидела черный кофе! Она сказала:

- Это будет решение Эйнара. Конечно.

И это была еще одна причина, по которой Герда не могла просто отвезти Эйнара в Дрезден. Ей нужно было выбрать свободный от работы день, а Эйнар был бы счастлив после недавнего посещения Лили. При этом ее пребывание было бы не болезненным, а радостным: с победной игрой в бадминтон на лужайке за домом Анны, или вечерним визитом в кинотеатр во Дворце Гамонт. Только после такого дня Герда могла бы объяснить Эйнару все варианты того, что можно делать с Лили дальше. Это будет нелегко. Герда вообразила, что Карлайл отлично справился с задачей убедить Эйнара в мастерстве доктора Бусона и в потенциале лоботомии, который казался ей ужасным и жестоким. Она никогда не допустит Эйнара к чему-то подобному. Но Карлайл был прав в одном: Эйнар должен решить сам. Герда должна была заставить его поверить, как и она сама, что Болк может решить их проблему, которая как определила, так и разрушила их брак, и сделала это гораздо более решительно, чем любой другой человек в мире. Болк уже вернулся в Дрезден, поэтому Герде пришлось бы убедить Эйнара в своей правоте: взять Лили за руку, заправить волосы за уши, и объяснить ей ту перспективу, - блестящую перспективу, - которая ожидала его в Дрездене.