Виктория Борисова - Ключи от рая

— Тот самый? — недоверчиво спросил Глеб.

Когда-то он читал старинную шотландскую легенду о барде, уведенном феями в волшебную страну… Там, в беззаботном веселье и радости, наслаждаясь любовью самой царицы фей, он провел три дня, а вернувшись домой, узнал, что отсутствовал целых семь лет. С тех пор Томас Лермонт обрел поэтический дар, чем и заслужил свое прозвище, а вместе с ним и способность предсказывать будущее. Говорят, что до конца дней он тосковал по своей королеве…

Глеб во все глаза смотрел на старика. Он понимал, что это невежливо и надо бы представиться самому, но слишком уж странно было видеть перед собой человека, жившего почти восемьсот лет назад.

Или не жившего вовсе? Томас Лермонт считается легендарной личностью, почти как разбойник Робин Гуд, и, вполне возможно, вообще никогда не существовал!

Но сейчас он стоял перед ним во плоти и лукаво улыбался, с достоинством оглаживая длинную бороду.

— О да! Рад, что ты слышал обо мне. Разумеется, земная слава — ничто, но, должен признаться, приятно, что память обо мне еще не изгладилась среди собратьев по благородному ремеслу! Присядь рядом, и мы могли бы уделить время приятной беседе.

Глеб послушно опустился на шершавый серый камень.

— Итак, ты здесь недавно? Я вижу, что ты немного растерян, мой друг, но, поверь, это скоро пройдет. Даже в раю надо освоиться!

Видимо, эта мысль показалась старику забавной. Глеб лишь кивнул, подивившись в очередной раз странности человеческой натуры: совсем недавно он был просто и бездумно счастлив, а сейчас на языке крутится множество вопросов, требующих ответа. Вот что такое пытливый ум, который не дает покоя!

Старик бросил на него быстрый испытующий взгляд.

— Я вижу, что ты молод. Расскажи, что с тобой случилось. Погиб ли ты в битве с врагами, стал жертвой болезни или стихии? А может быть, тебя погубило чье-то предательство?

Говорить об обстоятельствах своей гибели Глебу совершенно не хотелось, но и врать в раю было просто немыслимо. Он вздохнул и ответил честно:

— Я сам убил себя. Ну, так получилось.

Томас Лермонт сокрушенно покачал головой.

— О, это очень прискорбно! К сожалению, наше ремесло недаром считается одним из самых опасных. Люди нередко поступают так, дабы избежать невыносимых страданий, унижений или спасти свою честь. С некоторыми я встречался здесь… К примеру, Пьетро делла Винья. Когда по навету врагов его бросили в тюрьму и ослепили раскаленным железом, а потом возили в клетке на потеху черни, он не выдержал и разбил себе голову о стену. Если встретишь его, будь как можно более деликатен и снисходителен — этот достойнейший человек еще не вполне оправился от пережитого. Или благородный Петроний… Перерезал себе вены, не дожидаясь ареста и казни, — вероятнее всего, позорной и мучительной. Император Нерон был большим мастером на такие шутки, но Петроний опередил его и умер в обществе друзей, на пиру, наслаждаясь музыкой и слушая стихи. Даже успел написать императору письмо самого что ни на есть издевательского свойства… «Казни, но не пиши стихов, пытай, но не играй на сцене, лишай имущества, но не пой!» Петроний недаром носил прозвание Арбитр изящества и знал, как ударить по больному. Нерон был вне себя! Петроний до сих пор посмеивается над этой историей. Правда, теперь император не может оценить его сарказма, ибо обретается в совершенно иных сферах.

Томас Лермонт замолчал, глубоко задумавшись о чем-то своем, и его голубые глаза стали совсем прозрачными, будто тающий лед.

Наконец он скорбно сдвинул седые брови и твердо произнес:

— Поэту трудно жить, зато легко умереть. Многие из нас уходят молодыми… Полагаю, и тебя подвигли к этому шагу совершенно невыносимые обстоятельства?

Глеб опустил голову. Разумеется, равнодушие издателей и невостребованность у читающей публики не идет ни в какое сравнение с глумлением улюлюкающей черни над ослепленным, искалеченным поэтом, но где та грань, за которой жизнь становится невыносима и мучительна? Где тот предел, который нельзя пережить?

— Можно сказать и так… — задумчиво ответил он, — мои стихи были никому не нужны.

Томас Лермонт пожал широкими плечами и сказал непонятно:

— Такого просто не может быть! Стихи не товар, который продают на рынке. До них есть дело только двоим — поэту и Богу… Все остальное не имеет никакого значения.

Глеб досадливо поморщился.

— Но меня же не печатали! — вырвалось у него.

— Меня тоже, — мрачно ответствовал Томас Лермонт.

Глеб молчал. «Ну, да, хорошо старику говорить, — думал он, — учитывая, что он жил задолго до эпохи книгопечатания! Но, к слову, в своей стране был очень известен и пользовался большим почетом. Даже король его уважал, чего уж там… А вот он короля — не очень».

В памяти всплыли строчки киплинговской баллады «Последняя песня Честного Томаса». Шотландский король предложил барду рыцарское звание, замок, титул, герб, а тот гордо отказался, потому что его собственная власть над умами и душами других людей (и короля в том числе!) была неизмеримо больше. Поэт своей песней заставил высокопоставленного гостя плакать, потом возбудил в нем боевой дух, потом навеял воспоминания о первой любви…

История была красива и величественна. Глеб читал ее еще в школе, четырнадцатилетним подростком, но помнит и сейчас, как бежали мурашки по спине от чеканной красоты последних строк:

Томас Лермонт помолчал недолго, сосредоточенно думая о чем-то, потом лицо его разгладилось и на губах даже появилась легкая улыбка. Когда он снова обратился к Глебу, голос его звучал гораздо мягче:

— Прости меня, друг мой! Я не вправе осуждать тебя. Если ты здесь, — значит, твои заслуги были признаны, все ошибки и заблуждения прощены и впереди у тебя только свет.

Глеб хотел ответить достойно и так же витиевато, но не успел. Из леса показались два белых оленя. Они ступали так красиво, так грациозно и величаво, что Глеб невольно залюбовался ими, а Томас пришел в такое волнение, словно давно ждал их прихода.

— Прошу прощения, друг мой, но, к сожалению, я должен тебя покинуть. Меня ждут. Это посланцы королевы фей! Она снова хочет видеть меня…

Старик поднялся на ноги и пошел прямо к волшебным вестникам. Они ничуть не боялись его, наоборот, остановились и ждали. С каждым шагом он как будто молодел, разглаживались морщины, походка становилась легкой, стремительной… Глеб искренне залюбовался.

Он снова шел к своей королеве. Счастливый!

Глеб проводил его долгим взглядом. Оставшись в одиночестве, он почему-то почувствовал себя очень неуютно. Разговор с Томасом Лермонтом странно подействовал на него. Теперь Глебу упорно казалось, будто он получил нечто незаслуженно, нечестно — проехался зайцем в автобусе или на экзамене списал… Вроде пока не попался, но в любой момент его обман вскроется, и будет очень стыдно.