Филип Рот - Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла

— Ты ведь проходил медицинское обследование?

Одним пальцем Цукерман показал, что обследовался не раз, по кругу. К нему вернулась язвительность. Злость. Ярость. Я и это проделывал. Заставлял мир обратить внимание на мои стоны.

— Ну, мы положим этому конец. Проведем многопрофильное обследование прямо здесь, в больнице, выявим причину, а потом поможем тебе от нее избавиться.

Цукермана посетила ясная сложная мысль, первая с утра. С тех пор, как он уехал из Нью-Йорка. Быть может, первая за полтора года. Он подумал: врачи уверены в себе, порнографы уверены в себе, само собой, и быкообразные молодые женщины, что нынче водят лимузины, живут, не терзаясь сомнениями. А ведь половина жизни писателя — это сомнения. Две трети. Девять десятых. Новый день — новые сомнения. Я никогда не сомневался лишь в одном — в сомнениях.

— А еще мы устроим тебе лекарственную карусель. Если ты всем этим закидываешься не для забавы, мы довольно легко снимем тебя с этих препаратов. Лекарственную зависимость легко победить. Как только тебе поправят челюсть и рана затянется, мы отучим тебя от болеутоляющих и алкоголя. И от травки. Это слишком уж инфантильно. Будешь тут моим пациентом, пока зависимость не пройдет. То есть по меньшей мере три недели. И без обмана, Цук. Лечение от алкоголизма не предполагает двух бокальчиков мартини перед ужином. Мы исключим лекарства и выпивку и приложим все усилия, чтобы найти причину и избавить тебя от боли, которая заставляет искать отключки. Ясно? Я сам прослежу за процессом. Он будет проходить постепенно и безболезненно, а если ты станешь нам помогать и не станешь обманывать, забудешь об этом кошмаре навсегда. Станешь таким, каким был, пока все не началось. Жаль, что вчера, когда мы виделись, ты мне ничего не рассказал. Не буду спрашивать почему. Отложим на потом. Я подумал: с тобой что-то не то, выглядел ты как полный псих, но ты сказал, что все в порядке, и мне в голову не пришло, Цукерман, у себя в кабинете проверять, есть ли у тебя на руках следы от уколов. Сейчас что-нибудь болит? Как рот?

Цукерман дал понять, что ему очень больно.

— Сейчас дождемся пластического хирурга. Мы пока что в приемном отделении. Он спустится, обработает рану, все вычистит и зашьет так, что шрама почти не останется. Я попрошу его постараться, чтобы все было незаметно. Потом сделаем несколько снимков. Если со ртом надо что-то решать немедленно, вызовем специалиста по челюстям. Он знает, что ты здесь. Если нужно что посадить на проволочную шину, лучше его в этом деле никого нет. Он и учебник об этом написал. Я буду рядом, но все пойдет по порядку. Сейчас я тебе ничего не могу дать от боли, ты же едва пришел в себя. Не хочу никаких «припадков». Ничего не поделаешь. Потерпи. Пройдет — как все проходит. Предстоит не самое быстрое путешествие, но и оно не будет длиться вечно.

Цукерман нашарил фломастер и непослушными, как у первоклассника, пальцами написал в блокноте четыре слова: НЕ МОГУ НА ТРИ НЕДЕЛИ.

— Почему это?

4 ЯНВ. НАЧИНАЮТСЯ ЗАНЯТИЯ.

Бобби вырвал листок из блокнота, сложил пополам и сунул в карман халата. Ребром ладони потер бороду — сосредоточился, как подобает клиницисту, — но в его глазах, устремленных на пациента, читалось только раздражение. Он думает: «Что сталось с этим парнем?», подумал Цукерман.

Цукерман не мог точно сказать, через сколько времени после ухода Бобби появился врач по фамилии Уолш. Высокий, тощий, за пятьдесят, с мешками под глазами, длинным изможденным лицом, разлетавшейся седой шевелюрой и хриплым голосом курильщика. Разговаривая, он непрерывно посасывал сигарету.

— Что ж, — сказал он Цукерману с обескураживающей улыбкой, — к нам поступает тридцать тысяч человек в год, но вы первый, кого к нам внесла на руках дама, шофер.

На чистой странице блокнота Цукерман написал: ВСЯКОМУ БОЛЬНОМУ НУЖНА МАТЬ .

Уолш пожал плечами.

— Люди с улицы обычно приползают на карачках, или же их привозят на носилках в коматозном состоянии. Особенно наркош вроде вас. Дама сообщила, что вы устроили настоящее шоу, прежде чем отправились в Страну Оз. Судя по всему, вы были в полном угаре. Что принимали-то?

ТО, ЧТО ВЫ НАШЛИ. ПЕРКОДАН, ВОДКУ, ТРАВУ. СНИМАЛ БОЛЬ.

— Что ж, этого достаточно. Если это у вас по первости, три-четыре таблетки перкодана плюс пара коктейлей, и если у вас высокая восприимчивость, вы в отрубе. Люди начинают слишком уж усердно глушить боль, а дальше поджигают свой матрас либо оказываются под колесами автобуса. Тут прошлой ночью поступил один, такой же укурыш, совсем обдолбанный, так он — бах-тарарах — летел кубарем четыре пролета. Если что и не разбил, так только зубы. Вы легко отделались. Так рухнуть — можно было вообще костей не собрать. Головой шандарахнулись, но не слишком. Могли бы себе язык откусить.

Я СОВСЕМ УЛЕТЕЛ?

— Вы были прилично под кайфом, приятель. Дышали не то чтобы полной грудью, облевали себя всего, и вся физия была разворочена. Мы взяли кровь, посмотреть, что там у вас, сунули вам трубку — промыть желудок, — всадили антагонист наркотика, дали продышаться и поставили капельницу. Ждем, когда спустится хирург. Рану мы обработали, а он ее зашьет — если все еще хотите кружить головы девицам.

КАКОВО ЭТО — БЫТЬ ВРАЧОМ В ПРИЕМНОМ ОТДЕЛЕНИИ? НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, КТО ПОСТУПИТ. И РЕШЕНИЯ НУЖНО ПРИНИМАТЬ БЫСТРО. МНОГО НАВЫКОВ ТРЕБУЕТСЯ.

Врач засмеялся.

— Вы что, книжку пишете? — У него был забавный хрюкающий смех, и еще он все время нервно жестикулировал. Сомневающийся врач. Должен же быть и такой. Его можно было принять за санитара или за пациента психиатрического отделения. Во взгляде его читался смертельный испуг. — Сам я ничего не читал, но медсестра знает, кто вы. И пока вас не перевели, возьмет у вас автограф. Говорит, у нас тут знаменитость.

СЕРЬЕЗНЫЙ ВОПРОС. Он пытался думать о чем-то, кроме боли от уха до уха. СОБИРАЮСЬ ПОСТУПАТЬ В МЕДИЦИНСКУЮ ШКОЛУ, РАБОТАТЬ В ПРИЕМНОМ ОТДЕЛЕНИИ ИНТЕРЕСНО?

— Если и правда хотите знать, скажу: это чертовски трудный способ зарабатывать деньги. Обычно дольше семи лет никто не держится. Но я не понял, зачем вам это, поступать в медицинскую школу. Вы же знаменитый писатель. Автор той самой грязной книжки.

НАВЕРНОЕ, СПАСЛИ МНОГО ЖИЗНЕЙ. РАДИ ТАКОГО СТОИТ И ПОТРУДИТЬСЯ.

— Наверное. За день два-три заковыристых случая. Доставляют людей на носилках, и ты пытаешься как-нибудь им помочь. Не могу сказать, что все уходят с улыбкой до ушей, это не так работает. Вот вы, например. Поступили сюда с передозом, а часа через три-четыре потихоньку начали оклемываться. Бывает, вообще не просыпаются. Слушайте, вы меня разыгрываете? Вы пишете уморительные — так мне сказали — бестселлеры, вы что, решили меня в один из них вставить?