Яков Ершов - Подростки

— Разрешите выйти. Живот схватило.

Я напряженно смотрел на учительницу: какое примет она решение? А она смотрела на нас, на своих учеников. И принесла в жертву Оськина: зачем отнимать время у тех, кто хочет учиться? Отворачиваясь к доске, она бросает через плечо Оськину:

— Иди.

Я негодую. Кому пришло в голову выбрать меня старостой? Жил я в свое удовольствие. И отвечал только за себя. А теперь вот возись с этим Оськиным.

Вечером собрался актив класса. Комсомольцы, председатель совета отряда судили, рядили. Предложения самые различные. Одни советуют прикрепить к Оськину отличника учебы. Пусть подтянет. Но тут же слышатся возражения:

— Чего его тянуть, если он учиться не хочет?

— А что, рукой на него махнуть, пусть тонет?

— И махнуть. Что у нас, детский сад, что ли?

Были и такие предложения:

— Вздуть его как следует, чтоб не дурачился. Ведь видно: нарочно кривляется. А походит день-другой в синяках, одумается.

Я не знал, какому предложению отдать предпочтение. У Оськина отличные способности. Можно только позавидовать. Но он лодырничает, заниматься не хочет. И помощи не приемлет. Отвечает:

— Вот еще, я не хуже вас знаю.

Расшевелить бы его самолюбие. А как? И все же решили: прикрепить к Оськину отличника учебы. А кого? Предложили Тамару. Но тут же отказались. Вспомнили, что Оськин не переносит девчонок. К тому же Тамара сама запустила занятия. Не всегда даже домашние задания как следует выполняет. И тогда Боря предложил:

— Поручите нам.

— Кому нам?

— Нам с Тамарой.

Ребята посмеялись: мол, Боря без Тамары не может. И согласились.

Когда мы вместе возвращались домой, я не утерпел, упрекнул Бориса:

— Зачем ты связался с этим Оськиным?

Он разозлился:

— А что, по-твоему, плюнуть на него?

— Конечно. Всем отвернуться. Не разговаривать. Бойкотировать. Тогда он поймет и перестанет откровенно издеваться над всем классом.

— И уйдет к Ваньке Косолапому.

— К какому еще Ваньке? — не понял я.

— Есть у нас во дворе. Забулдыга. А себе на уме. Ребят приманивает. К воровству приучает. Нет, Оськина нельзя отталкивать! Его понять надо.

Странный все-таки Борис. Он всех готов спасать. А, по-моему, таких, как Оськин, пусть учителя спасают. Да и он о себе тоже ведь должен думать.

Когда я рассказал об этом отцу, он вдруг вспомнил, как года два назад я болел и метался в бреду. Отец с матерью дежурили у моей постели поочередно.

— При чем же тут Оськин? — недоуменно спросил я. — Что-то ты, папа, уклонился в сторону.

Но отец сказал, что он вовсе не уклонился. Напротив, он подошел к самой сути разговора. Ведь Оськин тоже, наверное, страдает каким-нибудь недугом. Что-то влияет на него, есть какие-то причины, в силу которых он уклоняется в сторону. Ему, видать, нелегко, хотя он и храбрится.

Выходило, что отец брал сторону Бориса в нашем споре.

На уроке получил от Бори записку: «Есть предложение пойти после уроков в кино. Я, Тамара, ты и еще один наш хороший друг». Вернул ему ту же бумажку с резолюцией: «Согласен». Если б я знал, какой они мне готовят подвох! Сперва все шло хорошо. Первым к кинотеатру пришел Боря. Я увидел его издали. Он прохаживался возле касс, по обыкновению размахивая портфелем. Я присоединился к нему. Меня разбирало любопытство, и я спросил:

— Кто же такой «ваш хороший друг»?

— Поживешь — увидишь, — неопределенно ответил Боря.

Вскоре подошла Тамара. Она была возмущена поведением Светки. Оказывается, Светка пустила слух, что Тамара с Борькой влюблены. Иначе, мол, зачем им все время вместе ходить.

— Не знаю, что за люди, — негодовала Тамара. — Дружить с мальчишкой для них прямо какое-то преступление. Сразу мерещится бог знает что. А если мне просто с ним интересно? Нет, Борька, в кино я с тобой больше не пойду. Ходите с Сережкой. А я вообще телевизором обойдусь.

Боря поморщился:

— Нашла тему для разговора! И зачем ты только слушаешь эти сплетни?

— Попробуй не послушай, — обиделась Тамара. — Все на тебя пальцем показывают. Нет, это надо Сережу заставить, чтоб он на свою соседку повлиял. Усовестил ее.

— Ничего не выйдет, — тут же нашелся я. — Меня соседки не слушаются. Они от меня удирают.

На той стороне улицы как раз показалась Нина. Она остановилась у перехода, поджидая, когда проедут машины.

Нина перешла улицу и направилась к нам. Подошла, легонько кивнула (ведь только в классе все виделись), спросила у Бори:

— Где же «один ваш хороший друг»?

Боря показал рукой на меня:

— А вот он.

Я думал, что Нина, фыркнув, убежит. Но она только протянула неопределенно: «А-а-а…» — и осталась стоять. Оказалось (это мне уже потом Борис рассказал), он написал и мне и Нине записки примерно одного содержания и в обеих упомянул про хорошего друга.

— Вот ваши билеты, — буркнул Боря и сунул мне в руку два билета. — Потом рассчитаешься.

Наши места с Ниной оказались рядом. А Боря с Тамарой сели в стороне, на другом ряду. Весь сеанс я боялся взглянуть на Нину. Не забыл полученный от нее урок в школе. Когда выходили из зала, она сказала:

— Что ты сидел, как истукан?

— Главное же кино, — ответил я.

Она попросила проводить ее до дому. Я пошел.

— Между прочим, ты всегда такой молчаливый? Вроде в классе разговорчивей был.

— Меня девчонки затюкали, — ответил. — Одна сидеть не захотела, другая требует, чтоб задачки за нее решал.

— Я уж теперь пожалела, что ушла с твоей парты. Этот Стасик страшный индивидуалист.

— А что ж ты тогда не захотела, чтобы я в драмкружке участвовал?

— А это ты сам виноват. Уж больно быстро спасовал. Я думала, ты отстаивать будешь свое право на роль.

В общем, выходило, что вся причина во мне. Такая у нее девчачья логика.

— Послушай, — сказала Нина, — давай к реке спустимся. Я очень люблю по набережной гулять. И так, чтоб никто-никто не отвлекал. С тобой это можно. А то я с одним мальчишкой ходила, так он болтливый оказался. Все говорит и говорит. Про всякую чушь. Сосредоточиться не дает. А еще я люблю вокруг парка, по тропке, в тишине. Один раз весь парк кругом обошла. Хочешь, со мной пойдем?

— Хочу.

— Мой папа называет это общением с природой. Он меня и приучил так гулять.

С того вечера я стал чаще получать от Бориса записки. Но иногда писал вовсе не он. Внизу стояло: «Нинель». Так Нина сама себя окрестила. Но это было очень похоже на ее имя, можно догадаться, если записка попадет в чужие руки. И она выдумала себе очень мягкое, нежное прозвище — «Аист». Мне понравилось. И я все чаще стал называть ее так. Не только в записках. Нина сердилась.

Я старался понять ее. И не мог. Кто она, друг или недруг? На днях Ольга Федоровна сказала: нужно бы навестить нашего физика, Федора Лукича. Все знали, что он болен.