Вацлав Серошевский - Якутскіе Разсказы.

Самъ Хахакъ никогда не хвалился, никогда не говорилъ о своихъ подвигахъ, всегда былъ скроменъ и молчаливъ, какъ прилично человѣку, который о многомъ знаетъ гораздо больше другихъ. Однако, вслѣдствіе несчастія, которое недавно случилось съ нимъ на охотѣ, онъ совсѣмъ измѣнился. Пересталъ охотиться и играть въ карты, обѣднѣлъ, облѣнился и сталъ чудной: счастье и почетъ покинули его.

Юрта его стояла недалеко отъ берега, скоро мы подошли къ ней. Внутри пылалъ веселый огонекъ и слышны были голоса разговаривавшихъ. Семья еще не спала. Я подошелъ къ двери и заглянулъ въ щель. Передъ огнемъ, обращенный лицомъ въ мою сторону, сидѣлъ Хахакъ и держалъ сѣть, но не вязалъ ее, а, вытянувъ впередъ руку, говорилъ что-то собравшимся около него слушателямъ. У ногъ его возился маленькій нагой ребенокъ, играя мѣдной оправой ножа, висѣвшаго въ деревянныхъ ножнахъ, пришитыхъ къ кожаннымъ штанамъ разскащика, повыше голени правой ноги.

Хахакъ былъ очень оживленъ, ежеминутно обращался къ слушателямъ и сильно стучалъ пяткой по глиняному полу.

— Они брезгаютъ ѣсть конину, а ѣдятъ свинину! говорилъ онъ. — Конь самое умное и чистое животное!

— О, такъ! подтвердили слушатели.

— Свинья! Видѣлъ я ее! Отвратительная! Шерсть на ней не растетъ; она голая, грязная, глупая и злая! Уши огромныя, хвостъ тонкій и вьется какъ змѣя, глаза маленькіе, а зубы какъ у пса. И сердитая-же!.. Былъ это я въ Якутскѣ и вотъ мнѣ случилось… чуть-чуть не съѣли меня… Тамъ ихъ много. Вышелъ я на крыльцо покурить трубку, всѣ еще спали, только что заря занялась. Во дворѣ шатались и хрюкали свиньи. Я, молодой, любилъ пошутить. Собрались это онѣ вокругъ меня — я и покажи имъ кукишъ. Какъ набросились онѣ на меня! Я на крыльцо — онѣ за мной, я на лавку и онѣ туда-же! Окружили меня, хрюкаютъ, а я имъ все кукишъ, да кукишъ показываю! На, на, на! — Онъ плюнулъ въ кулакъ и выставилъ его впередъ.

Вдругъ скрыпнула дверь. Женщины вскрикнули, парни вскочили съ полу, дѣти заплакали. Кто-бы это мотъ быть? Можетъ быть «нуча», а за нучей свинья! Хахакъ замолчалъ и спряталъ кулакъ.

Какъ всегда въ якутскихъ юртахъ, входная дверь находилась позади камелька, единственнаго свѣта по вечерамъ. Прошло около минуты напряженной тревоги и ожиданія, прежде чѣмъ я показался изъ темноты. Такъ и есть, это былъ «нуча», добрый знакомый, пріятель и вдобавокъ безъ свиньи. Всѣ лица прояснились; мнѣ протягивали руки, сердечно привѣтствуя какъ и всякаго гостя въ здѣшнихъ мѣстахъ. Хахакъ смѣялся, уступая мнѣ мѣсто передъ огнемъ, на лавкѣ и приказалъ кипятить чайникъ.

— Разсказывай, что и какъ? спрашивали хозяева.

Я сталъ разсказывать мѣстныя новости и всѣ слушали со вниманіемъ, хотя, какъ оказалось, давно уже знали ихъ. Вошолъ товарищъ моего ночного странствованія и бесѣда стала общей. Мужчины собралисъ вокругъ стола, на которомъ жена Хахака приготовила намъ ужинъ: свѣжее мало, сору, и цѣлую гору сушеной рыбы, «юкалы». Только Хахакъ стоялъ у огня и грѣлъ спину, не вмѣшиваясь въ разговоръ. Его молоденькая, хорошенькая дочка поставила на столъ пару бѣлыхъ фаянсовыхъ чашекъ съ блюдечками и началось обычное якутское угощеніе: чай съ молокомъ, холодная закуска, а на ужинъ вареная рыба. Хотя радушно предложенное угощенье было очень вкусно, а мы были голодны, все-таки мы не могли съѣсть всего, что было подано.

— Не ѣстъ? Сытъ? Что это за мода ходить сытымъ въ гости? Вы, русскіе, у людей ѣдите какъ птицы, а вернетесь домой — кричите: жена, самоваръ! ставь котелъ на огонь! Я голоденъ! — Не хорошо такъ.

Разговаривали сначала о разныхъ краяхъ и обычаяхъ, но скоро перешли къ жгучимъ вопросамъ дня.

— Что-жь Андрей? Плачетъ? Нѣтъ и слѣда парня?..

— Нѣтъ!

— Ничего не нашли?

— Ничего!.. Всѣ сосѣди ходили искать… и въ озерахъ искали, и въ лѣсу… всю недѣлю искали… нѣтъ ничего!..

— Эээ!.. Навѣрное медвѣдь! Говорятъ, появился въ долинѣ, Кехергесъ видѣлъ его! — сказалъ мой рыбакъ.

При словѣ «медвѣдь», Хахакъ, молчаливо стоявшій передъ огнемъ и игравшій своими пальцами, вдругъ поднялъ голову. Всѣ стихли и невольно посмотрѣли въ его сторону. Старуха жена встревожилась и старалась перемѣнить разговоръ.

— Медвѣдь! Навѣрное, — тихо началъ Хахакъ. Не нашли ни тѣла, ни одежды! «Онъ» всегда зарываетъ въ землю остатки добычи, даже кровь соскребаетъ. «Онъ», навѣрное «онъ»! Ты говоришь: Кехергесъ видѣлъ его? — переспросилъ онъ рыбака.

— Вретъ!.. неохотно отвѣтилъ этотъ.

— О! «Онъ» хитеръ и мстителенъ! Долго помнитъ обиду! Должно быть Андрей чѣмъ-нибудь досадилъ ему, хвалился, разсказывалъ что-нибудь, вотъ «онъ» и отнялъ у него парня. Бакъ-бы далеко онъ ни жилъ: въ горахъ-ли, въ бору-ли — слышитъ и понимаетъ все, что мы здѣсь говоримъ; какъ человѣкъ, даже лучше человѣка. Кто знаетъ — кто «онъ» такое?! Сдерите съ него шкуру и увидите, какъ онъ похожъ на женщину. А какой онъ мстительный и свирѣпый — это я знаю! добавилъ Хахакъ и опустилъ голову.

— Не проститъ! — Ты вотъ, русскій, собираешься уходить! обратился онъ ко мнѣ, — берегись, спасайся! Медвѣдь хоть и большой звѣрь, а умѣетъ такъ тихо подкрасться, когда захочетъ неожиданно напасть на человѣка, что никакъ не замѣтишь, промелькнетъ точно тѣнь. Съ нимъ нельзя шутить. Когда-то и я не боялся его, а теперь — на вотъ, посмотри! и онъ отвернулъ рукавъ своей рубашки.

Я и прежде замѣчалъ, что онъ плохо владѣетъ лѣвой рукой, но увидя ее — ужаснулся: осталась только кость, обтянутая кожею, испещренной множествомъ шрамовъ, да нѣсколько уцѣлѣвшихъ жилъ, рѣзко выступавшихъ вокругъ кости.

— Много я убилъ ихъ… много! продолжалъ хозяинъ, и знаю, что за это они съѣдятъ меня… съѣдятъ… боюсь, а съѣдятъ… Случилось это со мной вотъ какъ: поставилъ я самострѣлъ на звѣря и Богъ далъ мнѣ лося… большого! Время было позднѣе теперешняго и морозъ былъ… Везти далеко, дорога худая, а мяса, шкуры и всѣхъ потроховъ звѣря хватитъ на семь, восемь лошадей, я и порѣшилъ построить тамъ кладовую и сложить въ нее всю добычу до зимней дороги. Рано мы вышли съ парнемъ на работу; парень маленько отсталъ, а я иду себѣ спокойно впередъ по дорогѣ. Прошелъ и кустъ, что тутъ недалеко на горѣ ростетъ, какъ вдругъ выскочилъ «онъ» и какъ собака бросился на меня. Не успѣлъ я опомниться — онъ стоитъ уже на заднихъ лапахъ! Я за ножъ, не тутъ-то было! примерзъ ножъ къ ножнамъ, забылъ его вытереть послѣ пищи. Видно Богъ допустилъ!.. Свалилъ меня «чорный» на землю. Вижу не одолѣть мнѣ его. Сжалъ ему правой рукой горло, лѣвую всунулъ ему въ пасть, а самъ кричу парню, чтобы бѣжалъ за народомъ. Глупый парень подскочилъ да бацъ ножомъ въ медвѣдя! а ножикъ у него былъ вотъ какой, — онъ указалъ на палецъ. — Тятя, съѣстъ! кричитъ. «Чорный» испугался, рявкнулъ и ускакалъ въ лѣсъ. Парень угодилъ ножомъ мнѣ прямо въ грудь, убилъ-бы, пожалуй, да оленью одежду не могъ пробить. Едва, потомъ, меня оживили. И вотъ! съ того часу какъ сидѣлъ «онъ» на мнѣ и смотрѣлъ мнѣ въ глаза, помутилося у меня на душѣ. Сталъ бояться, остерегаюсь теперь, добавилъ онъ тихо.