Вацлав Серошевский - Якутскіе Разсказы.

— Огонь, отецъ! что-ли? спросила Быча́.

— Нѣтъ, то золотая кровля на церкви. Увидите, все увидите; только не отставайте далеко отъ меня, не то заблудитесь. Тамъ домовъ и людей какъ комаровъ въ лѣсу. Да смотрите, чтобъ у васъ чего не стянули и не потеряйте чего-нибудь… Что упало, то пропало… Это вѣдь не у насъ дома! — ворчалъ старикъ, спустившись съ коня и очищая его отъ снѣга желѣзнымъ гребнемъ, привязаннымъ къ рукояткѣ бича.

Женихъ и невѣста также слѣзли съ коня и начали отрясать, побѣлѣвшую отъ инея, одежду.

— Ты боишься? снова спросила Быча Кехергеса, когда онъ двинулся дальше.

— Какъ не буду бояться! угрюмо отвѣтилъ якутъ.

На лицахъ обоихъ выступилъ горячій румянецъ, ихъ губы немного дрожали. За всякимъ снѣжнымъ утесомъ, за каждымъ холмикомъ они ждали какого-нибудь поразительнаго явленія.

Когда, наконецъ, изъ-за лѣса вынырнулъ городъ, и они увидѣли разбросанные въ прозрачной синевѣ всѣ его тридцать домовъ, когда, на бѣломъ фонѣ окрестности, рельефнѣе обрисовывались незнакомые дотолѣ имъ виды и необычныя остроконечныя кровли русскихъ строеній — изумленные они широко раскрыли глаза. Съ дѣтскимъ любопытствомъ всматривались они въ этотъ чуждый имъ видъ необыкновеннаго множества домовъ и народу. Солнце взошло. Заискрились снѣга на домахъ; побѣлѣли туманы: засверкали стекла въ домикахъ богатыхъ, тускло засвѣтились льды въ окнахъ бѣдняковъ. Нѣсколько человѣкъ равнодушно обогнало ѣдущихъ.

Въѣхавши въ городъ, Кехергесъ окончательно растерялся. Онъ забылъ, что Быча́ сидитъ съ нимъ, сталъ вертѣться на сѣдлѣ, оглядываться во всѣ стороны и ежеминутно дѣлалъ громко замѣчанія.

— Фуй! Здѣсь, видно, что ни человѣкъ, то начальникъ округа, говорилъ онъ, снимая шапку передъ каждымъ прохожимъ въ европейскомъ костюмѣ. Къ счастью, ихъ было немного, а то бѣднякъ, навѣрное, отморозилъ-бы себѣ уши. Наконецъ, въѣхали въ средину города и очутились передъ церковью. Высоко, въ хрустальномъ зимнемъ воздухѣ, пронизанномъ солнечными лучами, пересыпанномъ брилліантами снѣжной пыли, какъ въ огнѣ горѣлъ позолоченный крестъ.

Кехергесъ быстро стянулъ поводья и въ восторгѣ закричалъ во все горло:

— Тарасъ! Тарасъ! Тамъ должно быть самъ попъ сидитъ такъ близко къ Богу!

Но раньше чѣмъ старикъ оглянулся и успѣлъ отвѣтить, верховая лошадь Кехергеса, испуганная его крикомъ и не менѣе своего хозяина пораженная всѣмъ видѣннымъ, поднялась на дыбы и отпрянула въ сторону. Поясъ Кехергеса выскочилъ изъ рукъ Бычи и она упала въ снѣгъ. За ней покатился ея женихъ, а лошадь, поднявши хвостъ, помчалась въ поле. Насилу поймалъ ее Тарасъ. Старый якутъ сильно разсердился, прикрикнулъ на оправдывающагося парня и приказалъ ему молчать.

Кехергесъ притихъ и насупился.

Впрочемъ, Тарасу некогда было обращать на него много вниманія. Скоро нашелъ онъ свидѣтелей и сватов, жену своего старшаго брата, нарочно пріѣхавшую для этого въ городъ. Всѣ вмѣстѣ пошли къ попу. Попъ записалъ что слѣдуетъ въ книгу и велѣлъ завтра придти въ церковь. Якутъ началъ упрашивать повѣнчать сегодня, священникъ долго не соглашался, но выведенный изъ терпѣнья настойчивостью Якута, позвалъ дьячка и всѣхъ ихъ отправилъ въ церковь, обѣщая придти вслѣдъ за ними.

Свадебный кортежъ тронулся впередъ. Первымъ шелъ Тарасъ, за нимъ сватья, затѣмъ Быча́ и, наконецъ, послѣднимъ, наперекоръ обычаю, Кехергесъ, который забылъ уже объ утреннемъ приключеніи и, разинувъ ротъ, глазѣлъ по сторонамъ. Когда вошли, церковь была полна солнечнаго блеска и пыли, поднятой подметающимъ полъ сторожемъ. Съ приходомъ священника начался обрядъ. Въ то время, какъ дьячекъ выставлялъ на средину церкви аналой, Тарасъ старательно разстилалъ передъ нимъ ручникъ, а сватья расплетала тонкія косы невѣсты; потомъ вѣнчающихся пригласили стать передъ аналоемъ.

Быча́ нѣсколько ободрилась и подвинулась впередъ, а Кехергесъ, чувствуя на ногахъ снѣгъ, который позабылъ отрясти при входѣ, ни за что на свѣтѣ не хотѣлъ наступить на край полотенца. Ему и такъ казалось, что онъ стоитъ черезъ-чуръ на виду, черезъ-чуръ близко къ алтарю, блистающему какъ жаръ, въ потокахъ свѣта, проникающаго извнѣ черезъ большія, доходящія до пола окна; онъ чувствовалъ себя слишкомъ далеко отъ тѣхъ мрачныхъ угловъ, гдѣ всегда ютятся бѣдняки.

Отражаясь отъ золота и серебра, преломляясь въ хрустальныхъ украшеніяхъ люстръ, лучи солнца разбивались на тончайшія нити всѣхъ цвѣтовъ радуги, а одежды святыхъ на образахъ отливали тысячью красокъ. На эти горящія огнемъ ризы кадильный дымъ набрасывалъ сѣрую кисею своихъ клубовъ. Блѣдно горѣло въ нихъ пламя свѣчей и лампадъ, только строгое лицо отправлявшаго обрядъ священника ясно вырисовывалось передъ глазами парня. Кехергесъ трепеталъ подъ его суровымъ взглядомъ. Чего онъ хотѣлъ отъ него? Правда, вѣнецъ не совсѣмъ хорошо сиделъ на его остриженной головѣ, но развѣ онъ виноватъ въ томъ? Вѣдь такъ на него надѣли.

Наконецъ, онъ не выдержалъ и, заложивъ назадъ руку, сталъ шевелить многозначительно пальцами передъ самымъ носомъ Тараса, но тотъ, погруженный въ молитву, не замѣчалъ этихъ сигналовъ отчаянія. Часто склоняя голову внизъ, онъ билъ себя въ грудь и горячо просилъ Бога, могучаго русскаго Бога, о счастьи дочери. Сердце стараго якута сильно билось, глаза заволоклись слезами, не удивительно, что онъ не замѣчалъ безпокойства парня. Не замѣчалъ и того, что криво держалъ свою свѣчу, сильно отекавшую, къ большому огорченію церковнаго сторожа, въ пользу котораго шли огарки.

Только сватья, чаще бывавшая въ церкви, да Быча́, по ея примѣру, держались благопристойно и мѣрно взмахивая рукою, осѣняли себя крестомъ и клали поклоны.

— Господи… Господи… Господи!.. загудѣлъ дьячекъ, любуясь своимъ басомъ, отъ котораго дрожали стекла и, слегка побрякивая, колыхались подвѣски паникадилъ.

Между тѣмъ, Кехергесъ задыхался отъ волненія. Вѣнецъ у него сдвинулся на самый лобъ.

— Свѣчка! крикнулъ наконецъ сторожъ, выведенный изъ терпѣнія, и рванулъ Тараса за рукавъ. Тарасъ очнулся. Въ эту же минуту вѣнецъ упалъ съ головы Кехергеса и со звономъ покатился подъ ноги священника. Парень поблѣднѣлъ, какъ то полотенце, на которомъ стоялъ. Дьячекъ поднялъ вѣнецъ и надѣлъ на голову якута, причемъ непримѣтно, но сильно рванулъ его за ухо.

— Господи… Господи!.. вновь загудѣло во храмѣ, а въ головѣ бѣднаго Кехергеса опять закружилось и зашумѣло. Къ довершенію всего, снѣгъ на его обуви началъ таять и вода потекла въ тѣмъ же направленіи, въ какомъ недавно катился вѣнецъ. Женихъ опустилъ глаза, въ его головѣ окончательно все помутилось. Что будетъ, если запачкается богатая одежда священника?

— Поцѣлуйтесь!.. раздалось въ его ушахъ.

Быча́ толкнула жениха и подставила ему свои губы. Слава Богу, все кончилось! Поцѣловавшись, молодой утеръ свой носъ и поспѣшилъ спрятаться въ темный уголъ; новобрачной заплели косу и всѣ, одинъ за другимъ, осторожно вышли изъ церкви.