Олдос Хаксли - Эти опавшие листья

Тогда миссис Олдуинкл попробовала справиться с его привычкой исчезать, держа гостя постоянно в поле своего зрения. Она устроила так, чтобы Челайфер всегда сидел за столом рядом с ней. Зазывала его на прогулки пешком и в автомобиле, просила составить себе компанию в саду. Теперь не без труда и пуская в ход всевозможные стратегические уловки, Челайферу удавалось улучить момент свободы и одиночества. В первые несколько дней пребывания здесь ему достаточно было лишь сказать: «Мне надо пойти к себе, чтобы написать письмо». И все. Миссис Олдуинкл прониклась таким восхищением творческим потенциалом Челайфера, что не смела возражать и не отпускать его. Но уже скоро хозяйка нашла способ лишить его и этой возможности, настаивая, что ему будет лучше сочиняться в тени падубов или в одном из выложенных из пористого песчаника гротов в стене нижней террасы. И Челайфер зря тратил время, объясняя, что терпеть не может читать или писать вне стен дома.

– Но в том восхитительном окружении, – упорствовала миссис Олдуинкл, – вас может посетить особенное вдохновение.

– Единственное окружение, которое действительно дарит мне вдохновение, – это бедняцкие кварталы Лондона к северу от Хэрроу-роуд, например.

– Неужели? – вскидывалась миссис Олдуинкл.

– Уверяю вас, что это чистейшая правда.

И тем не менее ему приходилось отправляться под кроны падубов-остролистников или в гроты. Держа почтительную дистанцию, миссис Олдуинкл имела возможность почти непрерывно видеть его. Причем примерно каждые десять минут она на цыпочках приближалась к его пристанищу и, улыбаясь, как она воображала, улыбкой Сибиллы, прижав указательный палец к губам, клала рядом с его неизменно остававшимся девственно-чистым листом бумаги букет из поздних роз, георгинов, астр или же несколько розовых ягод, сорванных с бересклета. Галантно, используя какую-нибудь затертую и не слишком искреннюю фразу, Челайфер благодарил ее за дары, и с прощальной улыбкой, теперь уже не Сибиллы, но исполненной нежности и сладости, миссис Олдуинкл так же тихо удалялась, как Эгерия, расстававшаяся с царем Нумой, оставив ему новый повод для вдохновенных трудов. Однако ее усилия не срабатывали, поскольку, когда бы она ни спросила, много ли он сочинил, Челайфер отвечал: «Ни строчки», одновременно улыбаясь ей улыбкой сфинкса, какую миссис Олдуинкл находила мистически загадочной и странной.

Часто миссис Олдуинкл делала попытки направить разговор на те возвышенные темы, к тем высотам духа, откуда казалось естественно и просто обратиться к такому предмету, как любовь. Две души, привыкшие дышать разреженным воздухом религии, искусства, этики или метафизики, легко могли бы существовать в атмосфере идеальной любви, территория которой простирается перед всеми, кто способен покорить такие же высоты духовности. Миссис Олдуинкл считала, что к любви непременно надо спускаться с неземных высот. Фигурально выражаясь, ты сажал свой аэроплан на заснеженную вершину Попокатепетля, чтобы потом совершить спуск к тропической tierra calientе [19] Горячая земля ( исп .). на лежавших у подножия равнинах. Но вот беда – с Челайфером невозможно было одолеть вместе ни одной из подобных вершин. Стоило, например, миссис Олдуинкл начать с жаром рассуждать о поэзии и счастье родиться поэтом, как он скромно признавался, что вовсе не поэт, а лишь посредственный игрок в гальму – то есть китайские шашки.

– Но как вы можете отзываться о себе подобным образом? – восклицала хозяйка. – Это же богохульство по отношению к искусству и вашему таланту! Разве вы не наделены талантом?

– Разумеется. Как выясняется, у меня большой талант редактора «Журнала кроликовода-любителя», – отвечал Челайфер с очаровательной улыбкой.

Иногда она сразу стартовала с темы любви, но без особого успеха. Челайфер вежливо соглашался с каждым ее словом, а когда миссис Олдуинкл начинала наседать, желая узнать его мнение по данному вопросу, произносил:

– Я ничего не знаю об этом.

– Но вы обязаны знать, – настаивала она. – У вас должна быть своя точка зрения. Вы же наверняка имеете опыт.

Челайфер качал головой.

– Увы, – печально вздыхал он, – никакого опыта у меня нет.

Это было безнадежно.

– Что мне делать? Как поступить? – в отчаянии задавала вопросы миссис Олдуинкл в ночные часы.

Вооруженная всей мудростью своих восемнадцати лет, Ирэн предлагала наилучший выход из положения: перестать думать о нем. По крайней мере в таком смысле. Миссис Олдуинкл не соглашалась. Она полюбила, потому что верила в любовь, желала любви, и повод для нового страстного романа подвернулся сам собой. Она спасла поэта от гибели. Как же могла она не влюбиться в него? И хотя обстоятельства и сама личность являлись в основном плодами ее воображения, она влюбилась почти сознательно в эти обрывки своих фантазий. Но вот для того чтобы избавиться от влюбленности, пути не существовало. Романтические вожделения пробудили гораздо более глубинные инстинкты, смягченными и олитературенными проявлениями которых они, по сути, являлись. Мужчина молод, хорош собой. Это факты, а не плоды фантазий. И эти низменные желания, пробужденные ото сна, получившие ясную цель для удовлетворения – как теперь их можно загнать обратно? «Он – поэт. Из любви к поэзии, по страстности своей натуры и еще потому, что я спасла его, моя влюбленность в него была неизбежной». Ах, если бы все исчерпывалось только этим! Тогда у миссис Олдуинкл оставалась бы возможность последовать совету Ирэн. Но из темных глубин и неизведанных пропастей ее естества доносился другой голос: «Он молод. Красив. Дни жизни каждого из нас сочтены и быстротечны. Я старею. Но мое тело томится любовной жаждой».

Как же могла она перестать думать о нем?

– А вдруг он тоже полюбит меня, хотя бы немного? – продолжила миссис Олдуинкл, получая извращенное удовольствие от мучений, которые причиняла сама себе. – Вдруг он ответит на мое чувство, поняв причины моих поступков, прочитав мои мысли, потому что прежде всего я сама люблю его, восхищена его творчеством, понимаю чувства художника и умею проникаться ими. Но не отпугнет ли его мой уже преклонный возраст? – Она уперлась взглядом в зеркало. – У меня старое лицо.

– Вовсе нет! – возразила Ирэн.

– Я покажусь ему отвратительной, – не унималась миссис Олдуинкл. – Этого окажется достаточно, чтобы оттолкнуть его от меня, пусть даже он обнаружит во мне иные привлекательные черты. – Она глубоко вздохнула. Слезы медленно заструились по обвислым щекам.

– Не надо так говорить, тетя Лилиан! – воскликнула Ирэн. – Не надо!

Слезы навернулись на глаза ей самой. В этот момент она сделала бы все, только бы вернуть счастье тете Лилиан. Ирэн обняла ее за шею и поцеловала.