Петер Фаркаш - Восемь минут

По вечерам, чаще всего перед ужином, они гуляли на свежем воздухе; если не считать дождливых, ненастных дней, прогулки они не пропускали почти никогда. Сильные морозы случались редко, но Старик со Старухой и в мороз не отказывали себе в свежем воздухе; разве что время прогулок существенно сокращалось. Жару они оба любили, а от палящего солнца их защищал обычный пляжный зонт, старомодный, но совершенно целый. Зонт, однако, использовался редко: квартира была расположена так, что к началу прогулки солнце — даже в летние дни — уже скрывалось за скатом крыши. Вечерний моцион отменялся лишь в тех случаях, когда они слишком долго спали после обеда и у Старика не оставалось времени, чтобы одеть Старуху и самому одеться в соответствии с погодой. Дело в том, что прогулка требовала немалых приготовлений. Старуха, правда, охотно принимала участие в процедуре одевания, часто даже помогала Старику, а в сухую и солнечную погоду почти все, что требовалось, делала сама. И все равно Старику — если день был не очень уж знойным — на одевание требовалось много времени. Во-первых, он тщательно упаковывал свое тело самой различной одеждой. Открытыми, даже в мороз, оставались лишь голова и руки. Сначала он надевал длинную нижнюю рубашку из ангорской шерсти и теплые кальсоны. Потом — толстые, длинные, почти до колен, носки, в которые аккуратно заправлял штанины кальсон. После этого начинал заниматься Старухой: оденься он полностью, он бы весь вспотел, одевая ее. Если на улице было очень холодно, он, управившись со Старухой, сам еще без пальто, усаживал ее возле окна с открытой фрамугой, и лишь после этого натягивал еще пару коротких тонких носков, штаны на подкладке, шерстяной пуловер, на него — жилет и пиджак. Затем, поставив Старуху на ноги, говорил: «Пошли». В передней они надевали пальто, заматывали шею шарфом, Старуха часто натягивала перчатки; голову же она тоже ничем не покрывала. Наконец, улыбнувшись друг другу, они выходили на балкон. Они сидели практически над городом, на одной высоте с раскидистыми кронами платанов, их ровесников; если не смотреть вниз, сквозь пузатые столбики балюстрады, то города не видно было совсем. Подставляя лицо и лоб холодному воздуху, Старик ощущал какое-то почти животное удовольствие оттого, что все тело его тщательно укрыто и находится в тепле, словно защищено густой, плотной шерстью или, может быть, теплым, равномерно распределенным воздухом, или жидкостью, которые позволяют долго не терять приятной для тела температуры. В такие минуты ему не нужна была никакая природа, ничто не мешало ему наслаждаться жизнью; разве что летом, когда он снимал даже носки и никак не мог найти места для голых ступней — у него возникало ощущение дискомфорта. Он чувствовал некоторое недовольство собой: наверное, нехорошо, что целый год он живет, ходит по квартире, совсем не касаясь ногой почвы, травы… Так они сидели, дыша свежим воздухом, и сами словно становились частью листвы и крон древних платанов. Когда однажды в квартиру пришли две чужие женщины, Старик и Старуха как раз были на балконе, хотя за окном уже какое-то время, медленно кружась, падали хлопья снега. Женщины не искали их: возможно, они подумали, что Старик со Старухой находятся в туалете и скоро сами выйдут. Лишь спустя какое-то время они обнаружили, что те мирно дремлют на балконе, укрытые толстым слоем пушистого снега. Фигуры их, привалившиеся друг к другу, белели в молочных сумерках, словно два снеговика.

Уже долгое время они не выходили за порог квартиры. Однажды Старик — с большим облегчением — заметил, что его коленные суставы, преодолев несколько ступеней, полностью отказываются служить ему; особенно когда он поднимается вверх. Так что теперь он мог существенно сократить ненужные и обременительные контакты с окружающим миром. Самозваные попечители, разумеется, тут же выступили с хитроумными планами переселения. Однажды Старика и Старуху даже вынудили для пробы провести некоторое время в какой-то квартире на первом этаже. Старик целый день сидел в незнакомой, с затемненными окнами комнате, терпя грохот и вонь города, отворачиваясь от бессмысленных вспышек света, пробивавшегося даже через плотные занавеси на окнах. Старуха, к счастью, весь апокалипсис проспала. Вечером их привезли домой и больше с предложениями о переезде к ним не приставали. Старик знал: чем выше он живет, тем ближе оказывается к тому состоянию, когда делает только то, чего не может не делать, и не делает ничего, что делать не может. На Старуху же часто находила охота куда-нибудь идти. В такие дни она почти не спала, даже ночью, лишь бродила из комнаты в комнату, из угла в угол, задерживаясь лишь для того, чтобы переложить что-нибудь с места на место. Старик сквозь сон слышал, как она выдвигает ящики, открывает шкафы, шуршит свертками и коробками; звуки эти отдавались эхом у него в голове даже после того, как период беспокойства заканчивался и Старуха мирно сопела рядом с ним в постели. Во время одного из таких приступов она выпотрошила огромный трехстворчатый шкаф, грудой вывалив на пол все содержимое, — пока не нашла в нем небольшой, но прочный чемодан из свиной кожи. Чемодан был стянут ремнем, но Старуха без большого труда расстегнула пряжку и открыла замок. Чемодан доверху был набит старыми фотографиями. Старуха и не подумала их рассматривать: она набила ими пластиковый пакет, а пакет вынесла в кухню, в тот угол, где стояло ведро с мусором. И потом несколько дней укладывала в чемодан, вынимала и снова заталкивала туда всякую всячину: одежду, столовые приборы, шампунь, мыло, другие предметы личной гигиены — стараясь все это разместить как можно компактнее. Старик не вмешивался, следя лишь за тем, чтобы в эти дни во всех помещениях, даже ночью, горел свет: войдя куда-нибудь, где было темно, Старуха замирала на месте и больше не двигалась. Если Старик не приходил вовремя, она терпеливо стояла в темноте, потом, когда ей это надоедало или она уставала, садилась или ложилась на пол и засыпала. Если же Старик шел за ней и включал свет, она шла по своим делам дальше… Однажды утром Старик готовил на кухне свой завтрак, когда Старуха неожиданно появилась в двери и сообщила: «Фридеш приехал». Старик не ответил, продолжая натирать яблоко; Старуха, подождав, повторила: «Фридеш приехал». Старик отложил терку и яблоко, вытер кухонным полотенцем руки и пошел за Старухой. Та отвела его в комнату, к чемодану, и еще раз сообщила насчет Фридеша. Старик кивнул и вернулся в кухню. После этого Старуха полностью забыла про чемодан. Старик в тот же день, не открывая его и не распаковывая, убрал чемодан в шкаф. Однако иногда Старуха не довольствовалась путешествиями по квартире, под разными предлогами норовя выйти наружу. Уговорами или хитростью Старику удавалось отвлечь ее от подобного рода поползновений. Как-то в углу комнаты, в щели между книжной полкой и стеной, Старик обнаружил длинный картонный цилиндр. Движимый любопытством, он извлек из него свернутый трубкой постер, красочную репродукцию то ли фотографии, то ли картины. Там был изображен мирный луг с цветами, а за ним, в непосредственной близости, высился горный пик, засыпанный снегом. Старик прикрепил репродукцию на внутренней стороне входной двери, и каждый раз, когда Старуха испытывала желание выйти из квартиры, он говорил ей: не думает же она, что они могут перебраться через эту громадную гору. Старуха никогда с ним не спорила. Картина оставалась на двери до того дня, когда Старухе стало плохо и ее пришлось отправлять в больницу. Старуха послушно устроилась на носилках, но, едва санитары, подняв ее, подошли к двери, она закричала, что это невозможно, что они вообще о ней думают; словом, устроила безобразную сцену. В конце концов Старик надел на нее свою дубленку и нахлобучил ей на голову свою меховую шапку; после этого Старуха без сопротивления позволила, чтобы ее вынесли из квартиры. Старик вышел на балкон, но не дождался, пока уедет «скорая»: стояла такая жара, что они несколько дней даже не выходили дышать свежим воздухом. Он лишь увидел, как санитары выходят из подъезда с носилками, на которых, закутанная с ног до головы в зимнюю шубу, лежит Старуха. В больнице она провела несколько дней. Перед ее возвращением Старик снял постер с двери.