Ольга Токарчук - Веди свой плуг над костями мертвых

Я не думаю, что как-то особенно помогала в переводе. Ему это удавалось лучше, его ум был находчивый, цифровой, так сказать; а мой продолжал оставаться аналоговым. Дизь быстро схватывал смысл и умел посмотреть на предложение, которое переводил, совсем с другой стороны, отбросить излишнюю привязанность к слову, оттолкнуться от него и вернуться с чем-то совершенно новым, прекрасным. Я постоянно подсовывала ему солонку, потому что верю в собственную теорию, что соль значительно усиливает процессы передачи нервных импульсов между синапсами. И он привык погружать в ней наслюнявленный палец, а затем слизывать с него соль. Я свой английский успела накрепко забыть, и мне не помогла бы даже соль со всей Велички [3] Величка — городок неподалеку от Кракова, известный своими соляными копями, в свое время — одними из крупнейших в Европе (ред.). , а кроме того, такая кропотливая работа быстро мне надоедала. Я чувствовала себя совершенно беспомощной.

А как перевести считалку, с которой могли бы начинать забаву маленькие дети, вместо того, чтобы бесконечно повторять «Эне Бене Рес»:

Это самый известный Блейков стишок. Его невозможно перевести, чтобы не потерять ритм, рифму и детскую лаконичность. Дизь брался за него много раз, и это напоминало решение шарады.

Сейчас он съел суп; еда разогрела его, и парень раскраснелся. Волосы наэлектризовались от шапки, и над головой был небольшой, забавный ореол.

В тот вечер нам было трудно сосредоточиться на переводе. Я устала и чувствовала себя ужасно неловко. Не могла думать.

— Что с тобой? Ты сейчас очень рассеянная, — отметил Дионизий.

Он был прав. Боли ослабли, но полностью не утихли. Погода была ужасная, дул ветер, шел дождь. Когда дует ветер с долины, трудно бывает сосредоточиться.

— Какой демон пустоту эту отталкивающую создал? — спросил Дизь.

Блейк подходил к настроению этого вечера: нам казалось, что небо низко нависло над Землей так, что всем сущим Созданиям осталось немного пространства для жизни, немного воздуха. Низкие, темные облака целый день мчались по небу, а сейчас, поздно вечером, терлись о вершины своими мокрыми животами.

Я убеждала его остаться на Ночь, иногда так бывало — тогда я стелила Дизю на диване в моей небольшой гостиной, выключала электрокамин и оставляла открытую дверь в комнату, где спала сама — чтобы мы слышали дыхание друг друга. Но сейчас он не мог. Объяснял, сонно потирая лоб, что комендатура переходит на какую-то другую компьютерную систему; мне не очень хотелось углубляться, на какую именно, важно, что из-за этого у него была куча дел. Должен прийти на работу рано утром. А тут еще и эта оттепель.

— Как ты доедешь? — беспокоилась я.

— Неважно, лишь бы до асфальта.

Мне не нравится было, что он уходит. Я накинула на себя две куртки, надела шапку. Мы были в желтых непромокаемых резиновых плащах, похожие на гномов. Я провела его к дороге и охотно пошла бы с ним дальше, до асфальта. У него под плащом была тонкая куртка, висевшая на нем, как на вешалке, а ботинки, хотя и сушились на батарее, нисколько не высохли. Но он был против, чтобы я шла дальше. Мы попрощались на дороге, и я уже было двинулась домой, как он позвал меня.

Дизь показывал рукой в ​​сторону Перевала. Что-то там светилось, едва заметно. Странно.

Я вернулась.

— Что это может быть? — спросил он.

Я пожала плечами.

— Может, кто-то ходит там с фонариком?

— Пошли, проверим. — Он схватил меня за руку и потянул, как мелкий скаут, который оказался перед чем-то таинственным.

— Сейчас, Ночью? Успокойся, всюду так мокро, — сказала я, пораженная его упрямством. — Может, это Матога потерял фонарик, и он лежит там и светит.

— Это не свет фонарика, — сказал Дизь и двинулся наверх.

Я пыталась его остановить. Схватила за руку, но в моей ладони оказалась лишь перчатка.

— Дионизий, нет, мы туда не пойдем. Умоляю.

Но он был как сумасшедший, потому что вообще не отозвался.

— Я остаюсь, — это была попытка прибегнуть к шантажу.

— Ладно, тогда возвращайся домой, я сам пойду и проверю. Может, что-то случилось. Иди.

— Дизь! — воскликнула я со злостью.

Он не ответил.

Поэтому я шла за ним, подсвечивая нам фонариком, выхватывая из темноты пятна света, в которых терялись любые цвета. Облака висели так низко, что можно было за них ухватиться и позволить нести себя куда-то далеко на юг, в теплые края. А там прыгнуть с высоты прямо в оливковую рощу, или хотя бы в виноградник в Моравии, где делают невероятно вкусное зеленоватое вино. А тем временем наши ноги увязали в размокшем снегу, и дождь пытался залезть нам по капюшоны курток, чтобы донимать еще и там.

Наконец мы это увидели.

На перевале стоял автомобиль, большой джип. Все дверцы были открыты и внутри горел неяркий свет. Я остановилась в нескольких метрах, боялась приблизиться, чувствовала, что сейчас расплачусь как ребенок, от страха и нервов. Дизь взял у меня фонарик и медленно подошел к автомобилю. Посветил внутрь. Там было пусто. На заднем сиденье лежал портфель, черный, и еще какие-то пакеты, видимо, с продуктами.

— Слушай…, - тихо сказал Дизь, растягивая слова. — Я этот джип знаю. Это «Тойота» нашего Коменданта.

Теперь он ощупывал светом фонарика пространство возле автомобиля. Машина стояла в месте, где дорога поворачивает налево. Справа кустилась чаща; при немцах здесь стояли дом и мельница. А сейчас были разве что поросшие кустарниками руины и высокий орех, к которому осенью сбегались Белки со всей округи.

— Смотри, — сказала я, — посмотри, что тут на снегу!

Луч фонарика выхватил странные следы — множество круглых отпечатков размером с монету, везде их было полно, вокруг машины на дороге. И еще — следы тяжелых мужских ботинок. Они были хорошо заметны, потому что снег таял, и темная вода заполняла каждую впадину.

— Это следы копыт, — сказала я, приседая и внимательно присматриваясь к небольшим, круглым отпечаткам. — Это следы Косуль. Видишь?

Но Дизь смотрел в другую сторону, туда, где размокший снег был вытоптан, уничтожен до основания. Луч фонарика продвигался дальше, к зарослям и через мгновение я услышала, как Дизь ахнул. Он стоял, наклонившись над устьем старого колодца в кустах, у дороги.

— Боже мой, Боже мой, Боже мой, — повторял он как заведенный, и это меня полностью вывело из равновесия. Ведь известно, что ни один бог не придет и не справится здесь со всем этим.

— Боже, там кто-то есть, — вскрикнул Дизь.

Мне стало жарко. Я подошла к нему и выхватила фонарик из его руки. Посветила в отверстие и увидела ужасную картину.