Ольга Токарчук - Веди свой плуг над костями мертвых

В любом случае, я знаю дату собственной смерти, и поэтому чувствую себя свободной.

Удар, далекий треск, словно кто-то в соседней комнате хлопнул по надутому бумажному пакету.

Я села на кровати с ужасным предчувствием, что происходит что-то плохое, и этот звук мог быть приговором чьей-то жизни. Послышались следующие, и я начала торопливо одеваться, еще не совсем проснувшись. Остановилась посреди комнаты, запутавшись в свитере и осознав внезапное собственное бессилие — что делать? Как всегда в такие дни была отличная погода, бог погоды очевидно пособничает охотникам. Солнце ослепительно сияло, оно только взошло, еще красное от усилий, и бросало длинные, сонные тени.

Я вышла из дома, и мне снова показалось, что меня опередят Девочки, выбегут прямо на снег, радуясь этой погоди, и будут демонстрировать свою радость так откровенно и бесстыдно, что передадут ее и мне. Брошу в них снежком, а они воспримут это как разрешение на любые шалости и начнут свои беспорядочные погони, в которых преследовательница вдруг становится преследуемой и причина их беготни ежесекундно меняется, а радость, наконец, становится такой огромной, что нет другого способа, чтобы ее выразить, только бессмысленно бегать вокруг дома.

Я снова почувствовала на щеках слезы, может, надо обратиться к врачу Али, который, правда, дерматолог, но знает обо всем и все понимает. Видимо, мои глаза очень больны.

Быстро направляясь к Самурая, я сняла со сливы полиэтиленовый пакет, полный льда, и взвесила его в руке. «Die kalte Teufelshand», вынырнуло издалека, из прошлого. Это «Фауст»? Холодная рука дьявола. Самурай завелся с первого раза и безропотно, словно чувствуя мое состояние, двинулся сквозь снега. В багажнике загремели лопаты и запасное колесо. Трудно было установить, откуда доносятся выстрелы; они отражались от стены леса, нарастали. Я поехала в направлении перехода и через какие-то два километра увидела их автомобили — крутые джипы и небольшой грузовик. Какой-то Мужчина стоял возле них и курил сигарету. Я прибавила газу и проехала мимо этого лагеря. Самурай очевидно знал, что мне нужно, потому что упорно разбрызгивал вокруг мокрый снег. Мужчина пробежал за мной несколько метров, размахивая руками, видимо, пытался меня остановить. Но я не обращала на него внимания.

Я увидела, как они шли неплотным строем. Двадцать, тридцать мужчин в зеленых мундирах, защитных пятнистых ветровках и этих глупых шляпах с пером. Я остановила машину и побежала к ним. Через мгновение узнала нескольких. Они меня заметили и смотрели с удивлением, весело переглядываясь.

— Что, черт возьми, происходит? — крикнула я.

Один из них, загонщик, подошел ко мне. Это был тот самый усатый, который заходил на второй день после смерти Великой Ступни.

— Пани Душейко, просим не приближаться, это опасно. Пожалуйста, идите отсюда. Мы стреляем.

Я замахала руками перед его лицом.

— Это вы убирайтесь прочь. Или я звоню в полицию.

К нам подошел второй, отделился от остальных, я его не знала. Одет в классический охотничий костюм с шляпой. Строй двинулся; все держали перед собой ружья.

— Не стоит, сударыня, — вежливо сказал он. — Здесь уже есть Полиция — мужчина снисходительно улыбнулся. Действительно, вдали я разглядела пузатого Коменданта Полиции.

— Что такое? — крикнул кто-то.

— Ничего, ничего, это пожилая дама из Люфтцуга. Полицию хочет вызвать, — в его голосе слышалась ирония.

Я возненавидела его.

— Пани Душейко, не дурите, — примирительно сказал Усач. — Мы действительно здесь стреляем.

— Вы не имеете права убивать живых Существ! — воскликнула я изо всех сил. Ветер выхватил у меня эти слова прямо из уст и понес по всему плоскогорью.

— Все в порядке, езжайте домой, пани. Мы стреляем фазанов, — успокаивал меня Усач, словно не понимая моего протеста. А второй бросил елейным тоном:

— Не спорь с ней, она сумасшедшая.

И тогда меня охватил гнев, истинный, так сказать, Господень. Ударил где-то внутри горячей волной. От этой энергии стало приятно; казалось, что она подняла меня в воздух, маленький и вместе с тем мощный взрыв во вселенной моего тела. В нем пылал огонь, нейтронная звезда. Я вырвалась вперед и толкнула мужика в глуповатой шапке так сильно, что он рухнул в снег, совершенно потрясенный. А когда Усач бросился ему на помощь, я напала на него, пнула в плечо изо всех сил. Он вскрикнул. Я вам не слабая девочка.

— Эй, эй, женщина, это что за шутки? — его лицо исказилось от боли, и он пытался схватить меня за руки.

Тогда сзади подбежал тот, что стоял у машин, и схватил меня как в тиски.

— Я провожу вас к авто, — сказал мне на ухо, но он вовсе не провожал, а тянул назад так, что я упала.

Усач помог мне встать, но я оттолкнула его с отвращением. У меня не было никаких шансов против них.

— Не волнуйтесь, пани. Мы здесь законно.

Он так и сказал: «законно».

Я отряхнула снег и направилась к машине, дрожа от нервов и спотыкаясь. Между тем охотники растворилась в низких зарослях, молодых ивах на заболоченных лугах. Через мгновение снова зазвучали выстрелы; они убивали птиц. Я села в авто и окаменела, положив руки на руль, но пришлось немного подождать, прежде чем я смогла тронуться.

Я ехала домой, плача от бессилия. У меня дрожали руки, и я уже знала, что это плохо кончится. Самурай с облегченным вздохом остановился перед домом, и мне показалось, что он полностью на моей стороне. Прижалась лицом к рулю. Склонила голову на клаксон, прозвучавший, как вопли. Как траурный крик.

Моя коварная Болезнь появляется неожиданно, никогда не известно, когда она придет. Тогда в моем теле что-то происходит, начинают болеть кости. Эта боль неприятная, томительная, как я ее называю. Продолжается без перерыва, не исчезает часами, иногда целыми днями. От нее невозможно спрятаться, нет от нее таблетки или укола. Должна болеть, так же как река должна течь, а огонь пылать. Зло напоминает, что я состою из материальных частиц, которые разрушаются каждую секунду. Может, к ней можно было бы привыкнуть? Жить с ней так, как люди живут в Освенциме или Хиросиме и совершенно не задумываются о том, что здесь произошло прежде. Просто живут.

Однако после боли костей приходит боль в животе, постоянно болит нутро, печень, все, что там у нас внутри. На некоторое время боль можно остановить глюкозой, которую я всегда ношу в кармане во флакончике. Никогда не известно, когда произойдет Приступ, когда мне станет хуже. Иногда мне кажется, что на самом деле я состою из одних только симптомов болезни, я фантом, сделанный из боли. Когда я уже не могу найти себе места, то представляю, что на животе, от шеи до самого лобка у меня есть замок-молния, и я медленно его расстегиваю, сверху вниз. И тогда я вытаскиваю руки из рук, а ноги с ног, и вылущиваю голову из головы. Выскальзываю из собственного тела, и оно слетает с меня, как старое платье. Я меньше и хрупкая, почти прозрачная. Мое тело, будто у Медузы, белое, молочное, мерцающее.