Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

Мы стояли на дальнем конце площади, там, где аллея тянется вдоль обрыва над рекой; он взял у меня шапку и, размахнувшись, швырнул ее с обрыва так, как пастух швыряет подобранный с земли камень в отбившегося быка, чтобы загнать его в стадо. Она долго планировала в воздухе, становясь все меньше и меньше, посверкивая на солнце своей лакированной кожей и постепенно опускаясь к воде. Я отвернулась и посмотрела на площадь: у всех окон и на всех балконах толпились люди, двойная шеренга мужчин тянулась от обрыва до самого входа в Ayuntamiento , а там, перед окнами, роился народ и стоял гул множества голосов, и вдруг поверх него я услышала крик, и кто-то сказал: «Вот, первый выходит». Это был дон Бенито Гарсия, мэр. С непокрытой головой, он медленно вышел из дверей и спустился с крыльца – и ничего не произошло; он двинулся сквозь строй мужчин с цепами – и ничего не произошло. Миновал первых двух, четырех, восьмерых, десятерых – и ничего не произошло; он шел сквозь этот строй с высоко поднятой головой, его пухлое лицо было серым, взгляд устремлен перед собой, поступь ровная, лишь раз или два он быстро посмотрел по сторонам. И ничего не происходило.

Вдруг с какого-то балкона донесся крик: « Qué pasa, cobardes? – Что вы делаете, трусы?», но дон Бенито продолжал идти сквозь строй мужчин, и ничего не происходило. Тут я обратила внимание на мужчину, стоявшего за три человека от меня: желваки ходуном ходили у него на лице, он кусал губы и так крепко сжимал рукоятку своего цепа, что костяшки на пальцах побелели. Он смотрел прямо на дона Бенито и ждал его приближения. И все равно ничего не происходило. А потом, как раз перед тем, как дон Бенито поравнялся с этим человеком, тот высоко поднял свой цеп так, что даже задел билом стоявшего позади него, и изо всех сил обрушил его на дона Бенито, удар пришелся тому в висок, он посмотрел на мужчину, и тот ударил снова, закричав: «Вот тебе, cabrón [31] Козел ( исп .). !». Этот удар попал дону Бенито по лицу, он вскинул руки, чтобы прикрыться, и тут его начали избивать, пока он не упал, а мужчина, ударивший первым, крикнул остальным, чтобы помогали, и, уцепив за воротник рубашки, потащил дона Бенито лицом по земле, другие подхватили его за руки, поволокли к краю обрыва и сбросили в реку. А тот, что ударил первым, стоял на коленях у края обрыва и, провожая его взглядом, кричал: « Cabrón! Cabrón! У-у, Cabrón! » Он был арендатором дона Бенито, и они всегда не ладили – между ними шел давний спор насчет участка земли у реки, который дон Бенито забрал у этого человека и отдал другому, и этот человек давно его ненавидел. Он не стал возвращаться в строй, а так и остался сидеть на краю обрыва, глядя вниз, туда, куда упал дон Бенито.

После дона Бенито долго никто не выходил, но теперь все стояли молча – ждали, кто появится следующим. Потом какой-то пьяница громко заорал: « Qué salga el toro! Выпускай быка!» А вслед за ним кто-то, кто через окно следил за тем, что происходит внутри Ayuntamiento, крикнул: «Никто не собирается выходить! Они все молятся!» Тогда еще один пропойца завопил: «Тащите их оттуда! Давайте, вытаскивайте! Хватит им молиться!» Но и после этого долго никто не выходил, а потом я увидела на пороге человека.

Это был дон Федерико Гонсалес, хозяин мельницы и фуражной лавки, фашист из фашистов. Он был высокий, худой и зачесывал волосы от виска к виску, чтобы скрыть лысину. Видно, его вытащили прямо из постели, потому что он был босиком и в ночной рубашке, заправленной в брюки. С поднятыми руками, он шел впереди Пабло, который толкал его в спину стволами своего дробовика, пока не вступил в проход между шеренгами. Но стоило Пабло отойти от него и вернуться к дверям Ayutanmiento , как дон Федерико остановился, не в силах сделать больше ни шагу, и, подняв голову, простер руки к небу, будто хотел ухватиться за него.

«Гляди-ка, ему ноги отказали», – ухмыльнулся кто-то, а кто-то другой прокричал издали: «Что с вами, дон Федерико? Ходить разучились?» Но дон Федерико так и стоял, воздев руки к небу, и только тихо шевелил губами.

«Ну, ты, давай пошевеливайся», – крикнул ему Пабло с крыльца.

Дон Федерико продолжал стоять, не в состоянии сдвинуться с места. Один из пьянчуг ткнул его в бок ручкой цепа, и дон Федерико дернулся в сторону, как испуганная лошадь, но остался стоять все там же, с поднятыми руками и возведенным к небу взглядом.

Тут крестьянин, стоявший позади меня, сказал: «Позорище какое. Я против него ничего не имею, но надо кончать это представление». Он прошел до того места, где стоял дон Федерико, протолкался сквозь строй и, сказав: «С вашего позволения», огрел его шестом по голове.

Дон Федерико уронил руки, прикрыв ими лысину так, что длинные жидкие волосы выбились между пальцами, опустил голову и, защищая ее ладонями, бегом ринулся сквозь строй; удары сыпались ему на спину и на плечи, пока он не упал, и тогда стоявшие в конце строя подняли его и сбросили с обрыва. С того самого момента, когда вышел из Ayuntamiento , подталкиваемый дробовиком Пабло, он ни разу не открыл рта. Его только ноги не слушались, он не мог больше ими управлять.

После дона Федерико я заметила, что на ближнем к обрыву конце шеренги стали собираться самые суровые мужчины, и ушла оттуда, добралась до галереи, прилегавшей к Ayuntamiento , и, растолкав двух пьянчуг, заглянула в окно. В большом зале фашисты полукругом стояли на коленях и молились, священник, тоже на коленях, молился вместе с ними. Пабло, еще один человек по прозвищу Cuatro Dedos, Четырехпалый, сапожник, который тогда постоянно был при Пабло, и еще двое стояли с дробовиками в руках. «Ну, кто следующий?» – спросил Пабло у священника, но тот продолжал молиться и ничего ему не ответил.

«Слушай, ты, – хриплым голосом повторил Пабло, – кто пойдет следующим? Кто уже готов?»

Священник не обращал на него внимания и вел себя так, будто его там и не было, и я видела, что Пабло это начинает бесить.

«Давай мы выйдем все вместе», – предложил Пабло землевладелец дон Рикардо Монтальво, подняв голову и перестав молиться.

« Qué va , – сказал Пабло. – Как бы не так. По одному. Кто готов, тот пусть и выходит».

«Тогда я пойду, – сказал дон Рикардо. – Более готовым, чем сейчас, я все равно уже не буду. – Священник благословил его, пока он говорил с Пабло, потом, когда он встал с колен, еще раз перекрестил его и, не прерывая молитвы, протянул распятие, дон Рикардо поцеловал крест, повернулся к Пабло и сказал: – Я готов как никогда. Ну, козел паршивый, пошли».

Дон Рикардо был невысоким мужчиной с седыми волосами и толстой шеей, в то утро на нем была рубашка без воротника. Он много ездил верхом, и ноги у него от этого стали кривыми. «Прощайте, – сказал он молившимся на коленях товарищам. – Не горюйте. Умирать – легко. Плохо только, что приходится умирать от рук этих canalla [32] Каналья, мерзавец ( исп .). . Не трогай меня, – сказал он Пабло. – Не смей прикасаться ко мне своим дробовиком».