Арне Гарборг - Мир

Он не мог жить; он не мог жить; Гуннар должен был вернуться домой, а Энок — отправиться прочь из дома… Выслушивая это, Анна ничего не отвечала. Старалась не принимать близко к сердцу. Всё это просто болтовня. Но боль в груди мучила её несмотря ни на что, и она чувствовала, как ей становится хуже и хуже. Особенно плохо было по ночам; она лежала в постели, тряслась и от страха не могла уснуть. Только бы он совсем не спятил; сумасшедшему чего только не взбредёт в голову!

Однажды Анна застала его на сеновале; Энок стоял в куче сена на голове, как мальчишка.

— О боже, Энок! — застонала Анна; испуганная и беспомощная, она заплакала.

— Ты ещё ревёшь, — вырвалось у него. — Скоро ты от меня избавишься. Только прикажи мне сделать это! — захныкал он. — Мне самому не хватает сил; о, будь у меня силы!

Анна не решалась оставаться дома одна. Скрепя сердце она взяла в постояльцы Торкеля Туаланда. Лишь по субботам и воскресеньям он отправлялся к себе домой.

Худая, как тень, бродила она по усадьбе, каждый день ожидая худшего. Однажды вечером она видела, как Энок отправился на сеновал с верёвкой, и её затрясло так, что она еле добралась до постели. Она велела Серине с девчонками проследить за отцом; маленький Паулюс заполз под одеяло к матери, испуганный оттого, что другие были перепуганы… Анна чувствовала, что больше она не в силах держаться. Пришлось отправить весточку Гуннару; он вынужден был всё бросить и выехать.

Явился Гуннар через неделю. Энок тотчас же обрадовался; «у-тю-тю, это зе Гуннал!» — сюсюкал он, как будто разговаривая с маленьким ребёнком.

Гуннар испугался, увидев отца. Немытый и небритый, с мокрыми волосами, прилипшими к голове, перекошенным лицом, худой и бледный, краше в гроб кладут, с неподвижными расширенными красными глазами, — он выглядел так, что родной сын едва мог его признать.

Энок пристально глядел на Гуннара; помрачнел; он ему не нравился. Расфуфыренный, одетый по-городскому; голову задрал, точно аршин проглотил; городские повадки; худой, бледный; усики под самым носом; да уж, посади такого управлять усадьбой! Барахло, в самом деле, барахло…

— Ты насовсем приехал? — не выдержал Энок; он застыл посреди комнаты прямо перед сыном.

Тот покраснел:

— Я не могу бросить всё и уехать, нужно какое-то время…

Анна, лежавшая на большой кровати с пологом, вздохнула, усталая и измождённая. Энок щёлкнул пальцами: «Это Его воля; это Его воля…» — и направился к двери.

— Тебе бы пойти поговорить с ним, — умоляла Анна Гуннара, — видишь, каково ему?

Гуннар вышел; отца он застал в сарае. Энок щёлкал пальцами и ворчал на все те замечательные машины, которые когда-то купил, а теперь они лежали без дела и насмехались над ним: «На что мы тебе, дураку, коли ты нами даже не пользуешься?»

— Гм, — кашлянул Гуннар.

Энок обернулся, и тотчас же к сыну:

— Тебе не следует носить эти усики под носом, Гуннар! Это дьявольская примета; дьявольская метка, дьявольский знак! — щёлк, щёлк! Это, пожалуй, несправедливо, что твой отец скоро отправится в ад, не так ли?

— Что ты такое говоришь, отец?

Подойдя вплотную к Гуннару, шипя и захлёбываясь, Энок продолжал:

— К тому же тебе не следует танцевать. Знаешь что? Когда я был молодым, я тоже хотел научиться танцам; но не было возможности. Я просил Господа Бога; нет. Потому я обратился к Дьяволу: «Ты, Лукавый, не мог бы научить меня плясать?» — и тогда я немного научился. Но теперь я должен за это расплачиваться. Тебе не следует танцевать, Гуннар! Обещай мне, что больше не будешь!

Гуннар побледнел, отвечал «да», почти бессознательно. На его совести были куда более суровые грехи…

— Ты видишь — Бог покинул меня, Гуннар? Ты видишь? Ты видишь? Все это видят! Но если ты вернёшься домой, будет намного лучше. Ты сразу же станешь владельцем усадьбы; и если захочешь на ком жениться — ради Бога, женись! Надо жениться; иначе нечистые помыслы обретут над тобой силу. Ты твёрдо противостоишь нечистым помыслам, Гуннар?

— Д-да… — парень сильно покраснел.

— …Тебе, видно, кажется, я выгляжу странным? А? — Энок шипел и хрипел прямо в лицо сыну: — Это Лукавый. Это Лукавый. Этот страх в груди, видишь ли. Страх, а? Тебе он незнаком. Лёд; ночь; лёд и ночь; глубоко в душе.

— Отец, ты бы…

— Тсс! Теперь я кое-что тебе скажу. Дьявол следует за мной по пятам; он хочет, чтоб я покончил с собой. Каждый день, каждый вечер…

— Ты… ты не сделаешь этого, отец! О, нет… ты этого не сделаешь. Для этого нужна сила воли; а у тебя её наверняка не хватит.

Энок заплакал:

— Этим я себя и утешаю! Я не могу, я не могу. У меня нет сил…

«…Несчастный отец. Вот он какой. И это он так исто веровал в Бога; разве его вера не помогла ему? А я, который… — Гуннар чувствовал себя растерянным. — А вдруг и я теперь сойду с ума…»

— Пожалуй, есть тот, кто сможет тебе помочь, — проговорил он, краснея.

— Если б ты нашёл кого-то, кто заставил бы меня поверить в то, что Бога нет! — прошептал Энок. — Ленсман не верит в Бога, и живёт припеваючи; доктор не верит в Бога, и отъелся, как тучная корова; и цыгане тоже не верят в Бога… о нет, никому не живётся так хорошо, как им!

— Нам бы лучше пойти в дом, отец; здесь холодно…

— Но ты должен обещать мне вернуться домой, — умолял Энок. — Ты должен вернуться домой и присматривать за своим отцом. Я не могу быть здесь один; каждый раз, стоит мне увидеть верёвку или бечёвку…

— Пойдём же, отец, — Гуннар схватил Энока за руку и почти силком потащил его в дом.

— А он силён, — бормотал Энок, следуя за сыном безвольно, как дитя. Хныкая, он добавил: — О, если б у меня была твоя сильная рука, дабы я мог управлять собой!

С нечистой совестью Гуннар уехал обратно в город. Теперь ему было ещё хуже. Он никогда не подозревал, что дома всё так плохо.

Но что он мог сделать? Что, ч… возьми, к ч… матери, он мог сделать? Если он сейчас вернётся домой, лучше никому не станет.

Эта ч… оборванка, с которой он водился в последнее время… Дурак, нет чтоб просто пользоваться местными шлюхами; вот и попался. Он просил её и по-хорошему, и по-всякому, даже деньги предлагал, лишь бы никто не узнал, кто отец этого ребёнка, — у неё уже их трое… Но то ли она втемяшила в голову сделаться хозяйкой усадьбы, или же она просто не хотела с ним расставаться, — отвадить её никак не получалось. Она говорила, что готова поклясться, будто тогда не спала ни с кем, кроме Гуннара; и ребёнок должен знать, кто его отец… Ч… каково попасть в такую переделку!

Выход был лишь один: в Америку. Дома совсем худо; ужасно, когда отец сделался таким… Мать ещё можно как-то вразумить, но его… Но ведь он не сделает этого; он не может сделать это! И упаси боже Гуннару теперь явиться домой с этим ублюдком…