Арне Гарборг - Мир

Пытаясь обрести мир в душе, Энок яростно отвергает мир реальный со всеми его радостями, полагая их «дьявольскими соблазнами». Постепенно от него, слывшего одним из самых образованных и уважаемых людей в округе, отворачиваются односельчане, активно распространяются слухи о его сумасшествии. «Это правда, что в народе говорят, будто ты рехнулся?» — прямо и бесцеремонно спрашивает его старый Саломон Стурбрекке, отец Наполеона. Саломон в своих взглядах на жизнь выступает антиподом Энока, ему претит фанатизм и самобичевание: «Коли мы живём как порядочные люди и делаем всё на совесть, как можем, — разве мы не дети Божьи?» Однако ни Саломону, ни Торкелю Туаланду, ни Ларсу Нордбрауту, ни другим оппонентам не удаётся достучаться до сердца Энока. Главный персонаж, замкнувшийся в своей вере, теряет связи с окружающими людьми — они совершенно не понимают друг друга.

Чем дальше, тем больше Энок укрепляется в мыслях о том, что над ним и его домом тяготеет проклятие. Он переживает «удар за ударом» — разрушительный ураган, отъезд Гуннара, кража фамильного серебра. Энок совершенно перестаёт заниматься хозяйством, которое неумолимо катится к разорению, и даже следить за собой. Гуннар, приехав из города, не узнаёт своего отца и пугается его, к тому же у молодого человека нечиста совесть. Разговор в сарае между отцом и сыном — кульминация отчаяния Энока. «Ты видишь — Бог покинул меня, Гуннар?» — восклицает он, открыто признаваясь сыну в желании покончить с собой. «Если б ты нашёл кого-то, кто заставил бы меня поверить в то, что Бога нет!» — говорит Энок, и в этом крике души мы ясно слышим кризис человека «конца столетия», переживающего «смерть Бога» и кризис традиционных ценностей. Это недоступно пониманию Гуннара, всецело поглощённого мыслями о себе и своём грехе. «Нам бы лучше пойти в дом, отец; здесь холодно…» — отвечает он, и между ним и Эноком разверзается бездонная пропасть.

Сцена самоубийства главного героя композиционно и интонационно подготавливается всем содержанием романа. Последней каплей для Энока оказывается известие о проступке Гуннара. Связь поколений рухнула, родовое проклятие сбылось. Сознание Энока помутилось настолько, что ему мерещатся «серые человечки». Они воплощают собой страхи и сомнения Энока, его прегрешения. Спасаясь от них и от их предводителя — «великана с рогом», Энок бросается в воду. Таков финал человека, мучительно искавшего «истинную веру», желавшего обрести мир — и не нашедшего его.

Особое место в романе занимают образы «татеров» — бродяг. Представители этой социальной группы генетически были связаны с цыганами и говорили на языке романи, одном из вариантов цыганского языка, распространённого в Скандинавии, смешивая его с местными наречиями. Особенности их речи сохранены также и в русском тексте. Хотя в переводе «татеры» прямо названы цыганами, следует помнить, что «бродягами» могли становиться и этнические норвежцы по причине разорения или принадлежности к преступному миру. В то же время главные представители «татеров» в «Мире» — Томас и его сын Каролус Магнус — являются настоящими цыганами. Образ жизни и мировоззрение этих людей «вне закона» резко отличается от общепринятых и характеризуется прежде всего сугубой практичностью, вызванной суровыми жизненными условиями. Гонимые и презираемые всеми, цыгане часто вынуждены зарабатывать на пропитание не вполне честными и законными способами.

Образ Томаса является самым колоритным в галерее бродяг. Начитанный и образованный, отличающийся острым умом и красноречием, он способен заткнуть за пояс даже школьного учителя Тёнеса (глава XVIII). Кроме того, Томас пытается по мере сил зарабатывать на жизнь честным трудом жестянщика. Энок изо всех сил старается помочь Томасу и его семейству начать новую жизнь. Он берёт к себе в дом Каролуса Магнуса, а потом добивается того, что у Томаса появляется собственное жилище. Однако Томас не в состоянии вырваться из замкнутого круга. Он не может совладать с соплеменниками и с собственным семейством — и дом его вскоре превращается в притон. Цыганская натура, текучая, буйная и неспокойная, берёт верх. В главе XXVI Томас решается на преступление, чтобы спасти себя и семью от голодной смерти. Он пытается оправдать себя тем, что это — единственный выход, а сам он, который всю жизнь старался быть честным человеком, даже совершив воровство, будет честнее своих знакомых соплеменников, погрязших в чёрных делишках. Характерно, что потерпевшим становится Энок, в доме которого Каролус Магнус знает каждый угол. Так цыгане благодарят своего благодетеля, который, с одной стороны, воспринимает это как очередное «проклятие Божие», с другой — осознаёт, как горько заблуждался, приютив у себя цыган. Это осознание становится ещё одной каплей в чаше отчаяния Энока.

Показывая трагедию Энока Хове, Гарборг беспощадно критикует издержки пиетизма. Фанатизм Энока — не только и не столько признак его деградации или душевной болезни. Гарборг показывает, к чему могут привести религиозные учения, отошедшие от «подлинного» христианства и чересчур буквально трактующие Писание.

Вместе с тем следует отметить, что в романе Гарборг не даёт положительного идеала верующего человека. Образы приживалки Гури и Ларса Нордбраута, пытающихся спорить с Эноком и не принимающих его фанатизма, выступают как второстепенные, а студент Ульсен выглядит — при всей здравости своих суждений о вере и о Боге — скорее как комическая фигура — уже потому, что разглагольствует о высоком в состоянии подпития, мешая здравые мысли с романтическими клише. Задачей писателя в «Мире» было показать «тёмные» стороны духовной и религиозной жизни. Положительный идеал он создаёт уже в следующем своём крупном произведении — поэме «Хаугтусса».

«Мир» — роман очень непростой, требующий вдумчивого чтения. Повествование о судьбе героев, неторопливо разворачивающееся на фоне многочисленных лирических отступлений, перемежается философскими и теологическими спорами, внутренними монологами Энока, его мистическими видениями. Пытаясь непосредственно передать душевное состояние главного героя, автор то и дело «спотыкается», обрывается на полуслове, использует характерный для модернистов приём монтажа, «поток сознания». Иногда голос повествователя настолько сливается с голосом Энока, что у читателя возникает соблазн их полного отождествления. Но повествователь, тем не менее, всегда сохраняет дистанцию между собой и героем, и это в первую очередь достигается за счёт авторской иронии. Языковое мастерство Гарборга-романиста достигает в «Мире» своей вершины, особенно в картинах природы. В то же время столь пёстрая языковая палитра, полная редких, сугубо диалектных и устаревших слов, создаёт большие трудности для читателя, даже для норвежского.