Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Панчете Росалес, большеголовый, с глазами навыкате, смеется, обнажая почерневшие от никотина зубы и жует сигару, которая всегда торчит у него в углу рта, словно дымящееся ружейное дуло. На утонченном и мягком Алехандро Сарриа сшитый у Оскара костюм из отличной ткани, в котором ему удается выглядеть все еще стройным, хотя жирок уже начинает откладываться.

— Ты не понял меня, я не собираюсь создавать партии вроде партии аутентиков или либеральной, но что-то организовать надо, — говорит Алехандро.

— Объясни получше.

— К несчастью, каждое новое правительство оказывается более демагогичным, чем предыдущее. Прио еще что-то сохранил от революции тридцать третьего года. И если бы ему позволили грабить, все бы сошло благополучно, но нужна прочная гарантия; для экономического развития нужна твердая и осязаемая гарантия.

Панчете Росалес сплевывает коричневую слюну, а Алехандро, заметив пятно на мраморе, поднимает брови.

— Никогда не знаешь заранее, — продолжает Алехандро, — что им движет — каприз или политиканство. Вот ведь и теперь мы не знаем, чем кончится эта затея с соглашением между рабочими и хозяевами.

— Что правда, то правда. Всегда точно по канату идешь.

— А потом этот Чибас, который всех подстрекал.

— Просто смутьян. К счастью, он умер.

— И те, кто идет за ним, такие же смутьяны.

— В самом деле, — сказал Росалес, — так и до анархии недолго.

На галерее, выходящей на западную сторону сада, — Ана Мендоса и Маргарита Новаль, еще загоревшие после сезона, проведенного на Варадеро. Платья на них точь-в-точь модели знаменитой Мелли. Каждая фраза начинается на высоких тонах, а кончается на низких. «Приемы здесь всегда хорошие, но сам дом ужасный. — И виновата в этом сама Кристина. Ты заметила портьеры у входа? — Наверное, еще от бабушки. — Этот дом — родителей мужа, и все тут осталось, как было. — Я бы все это сняла. Как поживает Франсиско Хавьер? — Он очень милый, а вот Карлос невыносим. — Иони такой шикарный. — Мне больше нравится Франсиско Хавьер, он делает убийственные коктейли; в прошлом году у Санчесов на Варадеро он всех споил. Ты слышала про его потрясающий роман с Сильвией? — Нет, нет, расскажи! — Да ничего, просто они всюду появлялись вместе, он страшно втрескался, и дело чуть было не кончилось свадьбой. — Ничего удивительного, Сильвия ужасно расчетливая и видит Франсиско Хавьера насквозь. — Нет, милочка, не так-то все просто».

Алехандро Сарриа разглядывает кончики своих ботинок и остается доволен блеском. На этот счет его слуга специально проинструктирован: чтобы не слишком блестели, но и не были матовыми. Панчете Росалес внимательно слушает.

— На Кубе ничто и никогда заранее не планируется. Я вот на днях читал у Ортеги-и-Гассета…

— Отреги и кого? — спрашивает Панчете.

— И-Гассета.

— Немец?

— Нет, испанец.

— Жалко! Немцы такие организованные. Вот чего нам не хватает — нескольких тысяч немцев.

— Там говорится об испанском правительстве времен Второй республики; так вот вся его деятельность сводилась к тому, чтобы уклоняться от текущих проблем — не решать их, а любой ценой уклоняться, и оттого проблемы эти чем дальше, тем все больше назревали.

— Это у нас?

— Да нет, это я про то правительство рассказываю… в Испании. Но у нас то же самое.

— А что поделаешь, Алехандро?

Они пили коктейль, и розовый цвет жидкости был точно таким же, как свет китайского фонарика на галерее. Маргарита наслаждалась. Еще бы — встретить человека, который не знает этой сплетни, и еще раз с удовольствием рассказать ее. «Ну, ну! Сильвия вроде бы устроила страшный скандал матери за то, что та за ней шпионит, Франсиско Хавьер, видно, привык в Штатах к кутежам. А Сильвия сказала матери, что если она и дальше будет за ней ходить, то ее больше с Франсиско Хавьером не увидят. Старухе не хотелось его упускать, и она сдалась. Они опять начали бывать вместе, и Сильвия стала поздно возвращаться домой. Старуха смотрела на это сквозь пальцы, а Сильвия продолжала свое. — Видно, они занимались там бог знает чем».

— Видишь ли, Панчете, в правительстве Прио полно всякого сброда. Не будь Мачадо [19] * Мачадо — генерал Херардо Мачадо-и-Моралес — президент Кубы в 1925–1933 гг., установивший военную диктатуру и жестоко подавлявший освободительное движение. , Рузвельта и мировой войны, им бы ни за что в правительство не попасть. Но реальная власть — в наших руках, она на самом деле у нас. И в этом причина широты наших взглядов.

— Мне это все ни к чему. Меня волнуют мои дела.

— Ты, Панчете, такой же, как мы. Ты не похож на тех.

— Ладно, но что же все-таки делать?

— В сегодняшнем мире либерализм отмирает.

— Либеральная партия?

— Нет, либерализм. Сосуществовать с врагом означает проявлять слабость. Потому-то я и говорю об организации — она могла бы облегчить нам задачу.

— Какую задачу?

— Захватить власть, Панчете, политическую власть. Мы хотим, чтобы всем было лучше. И собираемся осуществить это на деле. Социальная справедливость тоже необходима, потому что загнанный народ становится злым и ядовитым. Папа Лев Тринадцатый очень ясно это сказал.

— Как, и папа тоже?

— Да, и папа. Вопрос в том, чтобы управление государством оказалось в самых умелых руках — в наших.

Луис Даскаль медленно, точно старая шаланда, плывет по травянистому морю газона; вокруг — молнии искусных улыбок и остроумных замечаний; и в поисках спокойной гавани он скрывается за высокой изгородью, которая отделяет сад от теннисного корта; он идет к деревянной скамье, белой скамье, которую специально привезли со двора какого-то сахарного завода, чтобы создать традиционный колорит; путь приводит его к Марии дель Кармен Седрон, этой цветущей ветви на стволе сенаторского древа.

— Привет, — говорит Даскаль. Он чувствует, что слабеет, но не хочет сдаваться. — Я не видел тебя с Варадеро.

Она не торопится отвечать. Она еще не поняла, что это — простая вежливость, удочка, желание навести мостик или обычная в таком случае фраза. За вступлением — наступление, и разом — к цели.

— Однажды вечером… в «Каваме».

«Кавама» — это ключ: возникают нужные ассоциации.

— В «Каваме»? — спрашивает Мария дель Кармен.

— В конце августа.

— Правда, я была там.

— В воскресенье, в последнее воскресенье августа.

— Я уж точно не помню.

— А я помню, — настаивает Даскаль.

— Почему?

— Потому что в тот день мне на ум пришла одна сказка.

— Сказка?

— Да, сказка.

Ана зовет ее в дамскую комнату, и Маргарита соглашается. Надо проветриться. За полчаса, что они здесь, на галерее, никто не подошел к ним. Галерея на отшибе.

Там они заканчивают перебирать неудачи, постигшие Сильвию в любви и в свете, и принимаются обсуждать моральные последствия подобных опрометчивых поступков. «Я просто в себя не могу прийти от этой истории. — Да нет, все было там же, в машине Франсиско Хавьера. Не понимаю, как это некоторые девушки сами себя губят. — Ну положим, камень в нее бросать рано. — Ах, милочка, я вовсе не говорю, что надо быть святой, но хотя бы скромной. Каждый раз, когда я увлекаюсь молодым человеком, я чувствую себя будто грязной, сама не знаю почему. — Ничего, исповедник это дело уладит. — Конечно, только отец Иньиго говорит, чтобы я больше этого не делала, но стоит подвернуться случаю, как я опять за свое. — Ты исповедуешься у отца Иньиго? А мне он не нравится, слишком уж выспрашивает. — Зато он добрый, в нем чувствуешь защитника, с ним хорошо. — Ой, а мне рассказывали о нем жуткие вещи. — Я ни слову не верю. Просто весь высший свет исповедуется у него, и потому ему завидуют. — Я у него не исповедуюсь только потому, что его церковь далеко от нашего дома и мой исповедник такой славный… — Они все славные. — Так что же случилось с Сильвией? — Ничего, просто Франсиско Хавьер объелся ею, и весь пыл его угас. — Что ты говоришь! Так значит, порвал он? — Ну да, он. Вот потому-то я и стараюсь далеко не заходить. Не говоря уж о моральной проблеме, мужчине женщина надоедает. Да еще ославит тебя. — Ничего, стоит выйти замуж, как все забывается. — Смотря что. У Зиты Беренгер вон уже второй ребенок, а ничего не забылось. — Но Зита перешла все границы, помнишь, как ее видели под навесом у Яхт-клуба? — Тут очень многое зависит от воспитания. И от семьи, ты же знаешь, какая у Зиты мать. — Вся Куба это знает».