Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

— Ах, с него толку не будет, — махнула рукой Маша и полоснула напрямик: — Назирка, ты любишь Аппе?

Я даже подскочила на месте, так это меня огорошило. Но тоже в рот воды набрала. Разве скажешь люблю, если сам он мне ни разу этого не сказал.

— Ладно, — решил Гайто. — Хватит в молчанку играть, пожмите друг другу руки и подумайте о свадьбе! — И направился к выходу, с порога добавил, будто отрезал: — Никаких думок, готовьтесь к свадьбе!

Аппе тоже заторопился следом за Гайто, словно боялся остаться со мной наедине. А я от неожиданности и неловкости, кажется, приросла к полу. «Что же это получается? Неужто правда, что у нас будет свадьба?»

А Маша теребила меня за плечи и во все горло хохотала, как человек, выкинувший веселую шуточку.

— Пропади ты пропадом, чертовка! — напустилась я на нее. — Чего это вы с Гайто решаете за меня и за Аппе?

— Так лучше, Назирка! Иначе Аппе не отважится. Мужики, они все такие. Я своего тоже взяла и в охапку сгребла. Он же любит тебя. И ты, я вижу, тоже сохнешь по нему… Так чего же еще?

Я не знала, чего же еще.

Во дворе Аппе неожиданно взял меня под руку, и мы впервые шли в полночь по опустевшим улицам. Мы молчали. И все играло. Все было понятно, и будто не о чем было говорить. А мне хотелось, чтобы он говорил, говорил, о чем угодно, лишь бы слышать его голос.

— В субботу, вечером! — вдруг произнес глухо Аппе.

— Что в субботу? — быстро отозвалась я.

— Ну что, свадьбу сыграем, — произнес он и словно гору скинул с плеч.

— А сговора и всего другого разве не будет? — робко спросила я, будто остальное уже давно решено нами.

— У Алимурзы хочешь просить разрешения? — голос Аппе стал суровее. — Так у меня нет тысячи рублей… Пусть говорит пока спасибо, что похитители твои на себя всю вину взяли, не выдают Алимурзу. А то бы я с ним рассчитался.

— Но я же говорю, что мой дядя устроил все…

— Ты — лицо заинтересованное. Тебе одной суд верить не может. Ничего, подберем ключи к мироеду! — Аппе снова говорил, как председатель сельсовета, и вроде бы даже забыл, о чем мы только что говорили… Но я ошиблась, потому что тут же Аппе сказал: — А к матери твоей мы пойдем сейчас же…

В ту ночь Аппе просидел у нас до первых петухов. Разговорам нашим не было конца. И если бы ночь эта была в два раза длинней, и то бы, кажется, не наговорились. Друг у друга как на ладони стали. Вся жизнь, все горести и радости прошли перед глазами. Поговорили — все равно что породнились хорошим и плохим.

Когда Аппе ушел, мать обняла меня и залилась слезами.

— Что случилось, родная? — испугалась я.

— Ох, вспомнилась бедность, что шла всю жизнь впереди нас. И вдруг все быльем поросло. И боязно, не сон ли это? Что есть у нас дом свой, отстроили, слава богу. Что землю имеем свою. И хлеб. И то, что ты грамоте учишься, в депутатах ходишь. Сестренки твои в школе бесплатно учатся. И вот теперь Аппе пришел, руки твоей просит, сыном мне быть обещает. Как же тут слезам не быть? Видел бы все это твой отец горемычный и дед, который мечтал завладеть тайной золотого родника, не поверили бы в чудо. Советская власть открыла людям счастье, порешила бесправье… Да будет счастье твоим долгим, на всю жизнь! — Мама перекрестила меня, поцеловала…

Все же сватовство по обычаям нашим состоялось. Мать упросила. Счастья, мол, не будет иначе. С испокон веков люди так делали. Позвала она в назначенный день Гету. Алимурза, прослышав, сам пришел. Нарядился. На меня смотрел, будто никогда зла мне не желал, словно и вправду он спас меня от разбойников. По всей округе хвалился, людей убеждал.

— Мир и спокойствие вам, — не очень дружелюбно встретил Алимурза гостей, которых вместо свадебных сватов возглавлял секретарь партийной ячейки Гайто. Держась за рукоятку длинного кинжала, Алимурза уже заранее предупредил сватов: — Вздумаете супротив обрядов стариковских идти — можете сразу от ворот поворот…

— Слушай, Алимурза, — упрекнул Гайто, — мы еще и слова не проронили! И дом твой, кажется, ниже стоит. Так что перекрестись, мужик!

— Крестом не осеняюсь, извини. А в дом невесты входи честь по чести, как наши предки повелели. И деньги на обручение выкладывай. И вещи для нашей девушки, а теперь уже вашей невесты. По закону, что полагается, купить кровать, кардероп…

— Ах, жить бы тебе и жить, Алимурза! — засмеялся Гайто. — И дочерей бы дюжину иметь. Сколько за них добра бы взял… Ладно, давай-ка сперва выпьем по одной за счастье молодых… А кому нужны будут «кардеропы», сами их и заимеют…

— Клянусь своим отцом, Гайто, пока не сговоримся — девушку отсюда вы не возьмете! — решительно заявил Алимурза. — Нарушение осетинских адатов не начнется с дудаевской фамилии! Попомните это!

— А может, спросим еще Гету? — не отступал Гайто. — Вроде тоже родственник и старшинством наделен…

Гета, по обычаю, молчал, словами не раскидывался. Только и сказал:

— Как Гурион, так и я. Лишь бы молодым на радость…

— А какая радость без выкупного? — вскинулся Алимурза. — На этом свете продешевишь — на том втридорога спросят…

— Тогда заплатим на том свете, — решил Гайто, и все засмеялись, как на сходе, когда Алимурза хотел было меня на смех выставить.

А Гайто уже продолжал:

— Ну что деньги? Вот ты, Алимурза, недавно целую тысячу в руках держал и, говорят, выронил в поле. Жалко, понятно. Но чужим товаром торговать — можно и штанов лишиться…

Опять все засмеялись. Алимурза побледнел, заикаться стал.

— Чего болтаешь? Выдумал тысячи! Нужны они мне, своих хватает…

— А если хватает, — перебил Гайто, — тогда и разговора нет. Берем невесту по новым обычаям. Советским. По любви-согласию…

Нет, не удалось Алимурзе омрачить нашу радость. Славная выдалась свадьба. На всю округу первая — без калыма и унижения. С песнями и музыкой. И с обрядами тоже…

Осетинская свадьба… Она особенная, не похожая ни на какую другую. Счастье двух молодых — это радость всего аула, всех близких и знакомых и даже целого ущелья. К ней готовятся долго, и на ней веселятся все. За невестой посылаются десятки достойнейших. С почетным хистаром — старшим — во главе. Он должен быть убеленный сединой, мудрым и опытным, знать без упрека свадебные тонкости. Рядом с ним — мужчины помоложе, из тех, кто не уступит никому ни в танцах, ни в песнях, ни в произнесении оригинальных тостов. И молодежь — ловкие, голосистые парни на резвых конях и девушки на загляденье. Чиндзхасджита, как их всех называют, — ведущие невесту. Да и одеждой все чтобы славны были…

Года через два после своей свадьбы я приехала на родину, в Куртатинское ущелье, на свадьбу племянника. Хотелось посмотреть, как тут живут люди. Пива было, наверно, на все ущелье, араки тоже немало, готовы для свадьбы положенный бык и бараны. Родня, близкие друзья, весь аул Лац уже собирались вручить счастливцам свои подарки, поплясать, повеселиться вдоволь, походить в хороводе «Чепена». Веселье могло продолжаться неделю, «от этого и до этого другого дня», а то и больше. Проводили чиндзхасджита с песней и гармошкой. Я осталась стоять на террасе высокой сакли и смотрела, как резвятся по дороге джигиты. Один из них завернул коня и начал гарцевать у какой-то сакли с окном на узкий проулок. Значит, хочет парень показать свою удаль нареченной.