Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

Пришлось взяться за дело. На помощь позвала подружек и комсомольцев. Перво-наперво надо было думать о кормах.

Пока артельные лошади таскали ноги, мы в зимнюю стужу выезжали косить бурьян и свозили неубранные стебли кукурузы. Мельчили на соломорезке, поливали соленой водой и давали животным кое-как душу в теле удерживать. Потом пришлось бурьян и стебли носить с поля на собственных спинах — от лошадей остались кожа да кости. Аппе и Гайто запрещали мне самой таскать корм и поднимать тяжести. Все-таки первенца под сердцем носила. Только разве сможешь иначе, люди могут всякое подумать… А допустить гибель скота значило нанести еще один удар колхозу…

Хорошо, что все это теперь позади — перебороли трудности, выходили общественное добро. Хорошо, что пришла весна и на нашем колхозном поле появился трактор.

— Ну, теперь можно и людей звать, первую борозду проводить, — весело сказал Дзыбын. — Трактор на ходу, не подведет. О, народ сам уже идет… И звать не надо…

Только что-то не нравился мне этот народ. К нам почти бегом приближались разгневанные люди — с палками, ружьями. Впереди Тохти и Алимурза. Всего человек шесть или семь. Еще издали начали орать.

Жилистый, ссохшийся Тохти подбежал к Дзыбыну и замахнулся на него дубовой палкой, завизжал:

— Не дам изгонять с моей земли изобилие!

Гайто едва успел отвести удар, выхватил палку из рук старика Тохти, отшвырнул ее. От злости слезы навернулись на глаза. Тохти забежал спереди и бросился под колеса «фордзона», скрюченными пальцами в землю впился.

Алимурза, тоже в ярости, накинулся на тракториста, стащил его с сиденья и начал топтать ногами.

Другие подкулачники окружили Гайто и Дзыбына, ружья наставили…

Тут меня осенило: сняла платок, расстелила его на земле и опустилась на колени. Думала, этот старый обычай уймет кулачье. Исстари повелось, что если женщина встает на колени даже перед кровниками, то и они останавливаются и не проливают крови. Но кулачье оказалось дичее и злее кровников. Будто звери, кидались они на Дзыбына и Гайто, продолжали избивать тракториста. Вдруг и у меня потемнело в глазах — и боль охватила все тело. После мне сказали, что это Алимурза в темной злобе ударил меня в живот ногой…

Очутилась я в больнице. К счастью моему, ребенок остался в живых, не мертвым родился. Сын! Весенний скворушка. С первой бороздой и первым трактором колхозным на свет народился. В солнечный день, на радость людскую, назло ворогам…

На другой день ко мне пропустили Аппе. И первый мой вопрос был: «Где Гайто? Что с Дзыбыном?»

— Скоро увидишь Дзыбына, — улыбнулся Аппе. — Вместе с тобой в больницу угодил. Поправляется. А кулаков всех арестовали…

— Значит, Гайто здоров, как я рада, — перевела я дух.

— Гайто умер ночью. Не велели мне говорить… Сорвалось с языка…

Аппе успокаивал меня, а я ничего не понимала, никого не слышала. Только причитала:

— Ничем-то я не отблагодарила тебя при жизни за все хорошее! Бедный Гайто, сеятель света в нашем селе!. Ни пули, ни сабли тебя не брали, кулацкая палка жизни лишила…

А еще через несколько дней, уже после похорон, наведать меня пришла Маша. У самой горе, от слез лицо распухло, а меня успокаивает, добрые слова находит. Спрашивает, на кого сын похож, мол, все говорят, такой же губастый, как Аппе.

— Назвали как? — спрашивает.

— Одно у него имя до самой смерти славной будет — Гайто, — ответила я.

Рос маленький Гайто — наша радость. Ему еще неведомо было, что в жизни бывают горе и подлости. Не мог он понимать и того, как вместе с ним росла, крепла и мужала его родина. И как она на своем пути сметала всякую нечисть. Не видел он, как мы одолевали кулаков, переживали голод и разруху и вражеские заговоры…

Зато свадьбу тети Дибы и первого нашего тракториста Умара он, конечно, запомнил: седьмой уже год познавал жизнь, ее радости и горести. Ходил на своих маленьких ножках между столами. Добрался и до старейшего Дзабо. Старик поднял его на руки и громко пожелал: «Расти на радость людям, малыш, чтоб не посрамил ты имени большого Гайто!» Опустил на пол и по обычаю преподнес целую баранью ляжку. Напомнил: «Чтобы крепко стоял на ногах!» А потом отрезал правое ухо с бараньей головы и добавил: «А это чтобы слушался старших, уму-разуму у них набирался».

Да, только старших — родителей своих — Гайто не слишком часто видел дома: Аппе на работу уходил рано и приходил чуть ли не в полночь. Такая уж у председателя колхоза неспокойная должность! И мне тоже хватало дела на ферме. Я продолжала заведовать МТФ. Теперь у нас были уже сотни голов скота. И везде требовался догляд: о кормах подумать, вовремя и сполна сдать молоко, о молодняке позаботиться, чтобы зимой в тепле были. А там на правлении отчитаться. Аппе был строгим председателем и бесхозяйственности не терпел. Правда, злые языки стали распускать слухи, что мы корысть свою имеем, дескать, муж над всем колхозом стоит, а жена — на ферме, в масле купается. Дело дошло до того, что мы с Аппе даже поехали к Дзыбыну и просили его освободить меня. Но он запротестовал, заявил, что в угоду обывательским разговорам мы не можем разбрасываться кадрами. Тем более что к моей работе в обкоме особых нареканий нет. С тем и вернулись. Пришлось еще больше и дольше работать — только и всего. И результат рукой пощупать можно было.

Рос маленький Гайто, подрастал себе. Иногда увязывался за мной на ферму — «работать». Нравилось ему бегать по длинному коровнику и кричать: «Коровка-морковка, дай молочка на два пятачка!» Пока однажды Краснушка рогом не поддела. Хорошо, что легко обошлось. После этого случая Гайто подружился с телятами и без конца выпрашивал им молока. Как-то рассердился, что его «коровкам» не дали молока, взял и открыл двери телятника и выпустил телят к коровам. Пришлось наказать: не стала я его брать на ферму. Тогда у малыша появились другие забавы. Как-то Цицка подарил ему большого серого кота. С ним он быстро подружился. И уже не просился на ферму, боялся, что кот Цицка (как он его звал) сбежит без пригляда. Играл весь день с котом, спать ложились вместе и засыпали под мурлыканье.

К отцу сын все же был привязан больше. Может, потому, что катал на своей линейке, иногда брал с собой в поле. Вместе с котом. А из города привозил красивые книжки. Конфетами баловал.

Ну что ж, жизнь в колхозе пошла на лад, становилась зажиточной. Рядом с колхозом выстроили МТС. Диба и Умар как раз и работали там. Сестренка моя выучилась на трактористку, а Умар так полюбил машины, что его вскоре поставили работать механиком. Жизнь сложилась у них удачно. Оба были довольны, нянчили первенца.

Теперь на колхозные поля приходили все новые и новые машины. И это никого не удивляло. Будто так и положено было. Жить стало веселее, с достатком. По осени засыпали полные закрома зерна. И шли пиры и празднества.