Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

Взяла я заявление Умара, прочитала его и спросила Цицку:

— А где твое заявление? Или все еще сомнение грызет? Или, может, страх? А, понимаю, жена не разрешает…

— Обижаешь ты меня, когда женой попрекаешь, — опустил голову Цицка. — Хотя и у нее своя правда есть. А бумага что, бумага вот она, написанная, буковка к буковке, да как ее, бумагу эту, отдать — это все равно что черту палец протянуть, всю ведь руку отхватит…

Я не знала — смеяться мне или плакать. Все же Цицка был забавным человеком, стоял передо мной, мял свое заявление и боялся отдать. Так и сунул его снова в карман.

— Уже двести человек подали заявления, — сказала я. — И не испугались ни черта, ни дьявола…

— Так то же одни бедняки и батраки, — заявил вдруг радостно Цицка, словно выход какой для себя нашел. — Что им терять. Даже кошки ни у кого из них дома нет!

— Так ведь и у тебя этой кошки нет, — вспомнила я один разговор, когда Цицка жаловался, что собаки его кошку разодрали.

— Как это нет! — вскинулся обиженный Цицка. — Уже целую неделю котенок живет…

В день памяти Ленина — 21 января — состоялось первое собрание нашего колхоза. Народу собралось много, пришли также почти все, кто еще не подал заявления. Все-таки интересно было узнать, что это за колхоз такой и будут ли, так сказать, под одним одеялом…

Первым выступил Гайто.

— Человек всегда радуется, когда подбирает имя своему первенцу, — сказал он. — У меня есть предложение: назвать наш колхоз именем Ленина, в честь вождя мирового пролетариата Владимира Ильича. Надеюсь, что мы оправдаем это имя, с честью пронесем его через года и никогда не замараем, трудом и славой возвеличим путь, указанный партией…

Голосовать не понадобилось. Люди стоя приветствовали это предложение, минуты три не смолкали аплодисменты…

Потом выбирали председателя колхоза.

— Аппе! Аппе! — закричал Дзабо.

— Вот это правильно, — поддержал его Цицка. — Такой председатель нам в самый раз будет…

— А тебе-то какое дело! — набросился Дзабо. — Единоличник проклятый! Сперва заявление подай, а потом мы еще посмотрим, принимать тебя с твоим котенком в колхоз или нет…

Слава о Цицкином котенке разнеслась по селу, и теперь все потешались над стариком: мол, не дай бог околеет животина, тогда до смертного часа Цицку в колхоз не дозовешься. Другие все ведь обобществили своих котов…

Все же не следовало рассказывать людям о моем с Цицкой разговоре…

— Божью тварь оставь в покое! — замахал кулаками перед носом Дзабо рассердившийся Цицка. — А то ненароком откусит твой длинный язык. Не слушай его, Аппе! Бери мою бумагу и становись председателем. Мы вдвоем с тобой горы своротим…

Так и стал Аппе председателем, а Цицка — колхозником…

Наступила первая посевная.

Однажды под вечер Аппе вернулся из окружкома с высокой температурой. И нога раненая разболелась. Был злой как никогда. Что-то не ладилось, где-то не клеилось. К утру немного отлежался, но на работу идти не смог. Велел мне пойти и встретить трактор, который выделили нам всего на десять дней.

— Пусть пашет землю Тохти. Вот чертова нога, не дает покоя, сам бы поехал. Вдруг не справятся без меня…

Успокоила, сказала, что справимся. Гайто поедет.

— Но ведь первая борозда. Это же праздник! Всех людей надо звать. И обязательно с кулацкой земли начинать надо! Сама пойди по дворам…

Возле сельсовета увидела Гайто. Спросила, что он думает о сельчанах: созывать их или нет. Гайто рассудил, что сперва надо посмотреть, как трактор пойдет, — тогда и позовем людей, а то вдруг испортится, оконфузимся перед стариками. Мне это показалось правильным.

С ним, на его рессорке, мы и поехали. По дороге, за селом, и впрямь встретили трактор — первый в наших краях трактор, показавшийся мне таким огромным и таким красивым. Даже страшным. Управлял им молодой парнишка — вихрастый и задористый. Вместе с трактором приехал на тачанке Дзыбын. И сразу же предупредил:

— Если допустите простой машины, отберу и передам трактор другим колхозам.

Мы заверили, что все будет в порядке. Показали, где начинать.

Трактор затарахтел и въехал на пашню. Сердце мое запело! Такую радость не опишешь! Лошадь — не лошадь, телега — не телега, на четырех колесах, тащит за собой плуг — три железные сохи. Целый метр в ширину борозда… Двенадцать коней — и то не потянут…

Дзыбын и Гайто молча шли за трактором. Ароматом тепла и свежести благоухала вспаханная земля. Дзыбын взял горсть жирного чернозема, помял, понюхал и озабоченно сказал, обращаясь к нам с Гайто:

— Медлить с пахотой нельзя. Все силы надо приложить, но посеять в срок!

Гайто помедлил с ответом. Тяжело вздохнул:

— Было бы что прикладывать… Полудохлые лошаденки… Если бы не пожар зимой…

…Да, зимой… Было это воскресной ночью. Как сейчас стоит перед глазами: пылают сено и солома на колхозном дворе… Горит амбар с артельными семенами… Огонь пожирает конюшню. Над сеном повисло зарево. Я бегу как шальная по улице к горящим коровникам и кричу во весь голос: «Люди, горим! Погибаем! Скорее на пожар!»

А село будто вымерло: за мной один Дзабо еле волочил ноги. Аппе и Гайто уехали опять в город на какое-то совещание. И народ в то воскресенье гулял на свадьбах. В шести местах справляли их, да еще кувды — пиры в честь новорожденных мальчиков — родители устраивали. И другие разные компании: кто пригласил зятя с дружками, кто сватал сына. Причин хватало, чтобы пьяными быть. Молодежь танцами забавлялась, любовью полнилась…

Добежала я до первого коровника, а соломенная крыша вот-вот рухнет, вся огнем охвачена. Добралась до дверей, распахнула их. Коровы мечутся, мычат. Никак не выгонишь. К счастью, прибежали люди. Скот спасли, лошадей тоже. Но корма с семенами и постройки — все сгорело.

— Где были сторожа? Цицка где? — кричал разъярившийся Дзабо. — Или нарочно кулаку горящую головешку в руки сунули?

Подвыпивший Цицка только разводил руками и бубнил:

— Бог наказал! Грех попутал. Да я теперь эту проклятую араку за семь верст обходить буду. Ни на одну свадьбу вовек не пойду. А вредителя самолично найду и этими руками задушу…

Но сколько ни плачь — беде не поможешь. Сколько ни маши после драки руками — вины не смоешь. Было ясно, что кулаки и подкулачники колхозу и всей советской власти войну объявили. Поджигателей так и не нашли. Но Цицка до сих пор их ищет, все выспрашивает да прислушивается — не проболтается ли кто. А мне партячейка поручила ферму. Гайто сказал:

— Трудно будет тебе — знаем. И то, что ребенка ждешь, — знаем тоже… Но придется тебе спасать общественных коров от гибели. Там нужен хозяйский глаз. Пусть наши враги не думают, что мы отступим…