Максим Макаров - Кадетство.Выбор

— О, клеевая телка! Надо замутить.

В классе раздались смешки. Полина Сергеевна продолжала равнодушно смотреть в сторону, а Макаров в это время деловито ходил вокруг.

— Ровные зубы, здоровый цвет лица, хорошие волосы, — он повернулся к классу, — Да из нее бы получился первоклассный суворовец!

Медкомиссию бы прошла — за нечего делать!

Смех стал громче. Полине немалых трудов стоило сохранять серьезное выражение лица. Однако, осознав, что разговор плавно перетекает в другое русло и уже явно выходит за рамки дозволенного, она решила вмешаться:

— А теперь, Макаров, попытайтесь представить, что девушка вам нравится. Представьте, что вы действительно хотите ее завоевать.

После этих слов Макс, недолго раздумывая, подошел к Полине Сергеевне и с шумом чмокнул ее в щеку. Он, признаться, и сам не ожидал от себя такой прыти. Поэтому замер в ожидании реакции, которая его немного обескуражила.

— Ну, — медленно, казалось нисколько не смутившись, произнесла Полина Сергеевна, — суворовец Макаров, после этого любая порядочная женщина отвесит вам хорошую пощечину, — она встала и спокойно продолжила: — Есть ли у кого-нибудь другие варианты развития событий?

Суворовцы молчали. Вернее, приглушенно хихикали. Полина Сергеевна подождала какое-то время, потом иронично скривила губы. Макаров, который так до сих пор и не сел на место, выкрикнул:

— Есть, Полина Сергеевна!

Та удивилась:

— Мне показалось, что вы уже высказались?

Вместо ответа Макс развернулся и под изумленными взглядами всех, в том числе и Полины Сергеевны, вышел из класса. Но не успела девушка отреагировать на этот по меньшей мере странный поступок кавалера, как Макаров вернулся. Открыл дверь и возник на пороге воплощением романтического героя начала девятнадцатого века. Волосы он пригладил назад, форму оправил. Выражение его лица было задумчиво-рассеянным.

Не обращая внимания на Ольховскую, словно ее и вовсе в классе не было, Макаров целенаправленно прошел прямиком к учительскому столу, взял мобильный телефон, лежавший рядом с сумочкой, и начал озабоченно его рассматривать, нажимая кнопки. Полина Сергеевна подняла было протестующее руку, но тут Макаров заговорил:

— О Господи, милая девушка, что сидела за этим столиком, забыла свой мобильник! Я должен его вернуть, — и обеспокоенно оглянувшись, чем вызвал очередную волну смеха, Макаров обнаружил Полину, которая озабоченно следила за тем, как суворовец ловко орудует ее телефоном.

Парень восторженно всплеснул руками: — Ах, вот и она!

Далеко выбрасывая ноги, как в замедленной съемке, он полетел к Полине Сергеевне.

— Какая удача! — воскликнул Макс, обращаясь к классу, будто оперный певец перед началом арии.

Затем вновь повернулся к Полине. Присел на одно колено, склонил голову, левую руку прижал к сердцу, а правую, в которой был телефон, протянул к девушке.

Полина взяла аппарат и, посмеиваясь, сказала:

— Ну что же, господа кадеты. Суворовец Макаров действительно меня приятно поразил. Найдя забытый на столе, бесхозный телефон, — слово «бесхозный» она выделила, — он не положил его в карман, предварительно выбросив сим-карту. Нет, он вернул телефон владельцу!

Весьма похвально!

Пацаны снова захихикали, провожая взглядом Макса, который нимало не смущенный, а, напротив, очень даже довольный шел к своему месту.

Авдеев тоже смеялся. В этот момент он еще не знал, что сегодня его последний день в училище.

Чуть позже, в казарме, суворовцы бурно обсуждали эстетику. Авдеев, забравшись с ногами на подоконник, сложил губы бантиком и, прижав локти к груди, пропищал:

— Спасибо-спасибо, Макаров, что не спер мой мобильный телефон. Вы знаете, как мало получаем мы, педагоги, и как долго я не ела мороженого, чтобы позволить себе купить этот милый телефончик, — и добавил уже своим голосом, который впрочем, был не намного ниже: — Этикетка жжет!

Услышав последнюю фразу, Макаров резко обернулся, нахмурился. В его глазах появился блеск, которого раньше никто в нем не замечал.

Может, поэтому кадеты молча расступились, пропуская Макса вперед, когда тот, тяжело ступая, прошел к окну.

— Во-первых, ты сейчас говоришь о преподавателе Суворовского училища, которую зовут Полина Сергеевна Ольховская, — Макаров подчеркивал каждое свое слово, — А во вторых, живо слезь с подоконника.

Сконфузившись, Авдеев оглянулся в поисках поддержки, но напрасно.

Кадеты признали право Макарова командовать.

Тогда, чтобы не потерять лицо, он, скривившись, спрыгнул на пол, вытянулся во фронт, выбросил вперед руку и проорал:

— Вошел фюрер — все встали! Да, мой фюрер! Зиг хайль! Зиг хайль!

Но вдруг, заметив что-то, быстро опустил руку и покраснел. Проследив за его взглядом, суворовцы увидели Кантемирова. Тот стоял посреди казармы, дрожа от гнева. Боясь не совладать с собой, прапорщик судорожно сжимал и разжимал кулаки, прибивая Авдеева взглядом к месту. Наконец, Кантемиров обрел дар речи:

— Суворовец Авдеев! Ты знаешь, в каком году были созданы суворовские училища? — спросил он глухо.

Бледный как полотно, Авдеев пробормотал:

— В тысяча девятьсот сорок третьем году… Кажется, — добавил он, заметив, что лицо прапорщика не прояснилось.

— А что, как тебе кажется, было в сорок третьем году?

— Великая Отечественная война, — уже увереннее ответил Авдеев.

— Да, Авдеев, Великая Отечественная война, — неожиданно грустно подтвердил Кантемиров, — А первыми суворовцами стали дети погибших на этой войне офицеров.

Ребята, поникнув, молчали.

— Но для вас, я вижу, это пустой звук? — прапорщик огляделся.

Кадеты старались не смотреть друг на друга.

Когда Кантемиров увел Авдеева, все почему-то сразу поняли, что он с ними больше учиться не будет. И каждый, конечно, подумал о себе.

Многие решили, что несправедливо из-за такой ерунды выгонять человека. Но были и такие, кто не считал поступок Авдеева ерундой.

Например, Синицын.

Дед Синицына ушел на войну как раз в сорок третьем, когда ему едва исполнилось восемнадцать. Вернулся с медалями и, говорят, совершил какой-то подвиг, но никогда, даже когда внук сильно его просил, дедушка не рассказывал про войну. И это его молчание произвело на Илью куда большее впечатление, чем иные истории.

Еще маленьким Илюша 9 мая выходил с родителями на улицу и всматривался, со страхом и благоговением, в старые слезящиеся глаза ветеранов. Они шли с гвоздиками, одетые при полном параде и казались такими чужими и потерянными. Словно сегодня вовсе и не их праздник. Словно и не для них Кобзон поет «День Победы». Словно и не нужны они здесь со своей старостью, своими воспоминаниями, которыми только омрачают чудесный майский день, да и сам праздник тоже.