Максим Макаров - Кадетство.Выбор

Заметив, что Илья стоит в стороне, изо всех сил изображая полнейшее равнодушие, Андрей подошел к другу и спросил:

— Синица, тебе чего из города принести?

Илья расплылся в улыбке:

— Если ты о еде, то, думаю, об этом позаботится наш друг Перепечко.

Степа услышал, обернулся и согласно закивал. У него увольнительная была до вечера. Не ехать же в деревню на полдня?

— Вот видишь, — посмеиваясь, сказал Синицын.

Леваков хитро прищурился:

— А может, Ксюше что передать надо?

— А вот Ксюше, — Илья многозначительно поднял палец, — я все, что надо, передам лично. И, надеюсь, уже сегодня.

— Понял, — засмеялся Андрей. — Ну, бывай, Синица, до завтра. — Вечером после больницы Леваков собирался пойти к бабушке. Он до сих пор не вернул ей деньги, которые, к счастью, не пригодились.

— До завтра, — отозвался Илья, провожая кадетов взглядом.

Вывалившись гурьбой на улицу, ребята огляделись. Дьявольски приятно бывает иногда просто стоять в предвкушении целого дня сплошных удовольствий.

Вскоре от общей группы отделился Сухомлин. У него были какие-то особые планы, о которых он предпочел не распространяться. Про себя суворовцы, не без скрытой зависти, решили, что у Сухого свидание.

Везет же некоторым!

Ну и ладно! Анжелина Джолли, на новый фильм с участием которой они решили пойти, ничуть не хуже.

Леваков, естественно, ни в какое кино не собирался. Его путь лежал в больницу, к матери. Но прежде, чем повернуть в другую сторону, он окликнул Макса:

— Я слышал, вы после кино в кафе собираетесь? Может, дашь адрес? Я бы попозже заскочил.

Не ожидавший от Левакова подобной просьбы, Макс назвал адрес, а потом, немного помявшись, сказал:

— Ты на отца не злись. У него профессия такая… дебильная.

Леваков пожал плечами:

— Согласен, дебильная. Но, говорят, родителей не выбирают. Тебе еще повезло, что он не министр и не президент.

— Это пока, — усмехнулся Макс, — Я уже ничему не удивлюсь.

— Тогда сочувствую, — Андрей дружелюбно кивнул Максу, пытаясь таким образом загладить свою недавнюю несдержанность, и повернул к автобусной остановке.

4.

Но к матери Левакова пустили не сразу. Его визиту неожиданно резко воспротивился врач.

Андрей нашел того в ординаторской. Бешено стуча по клавишам компьютера, доктор недовольно поднял голову, а узнав посетителя, вернулся к прерванному занятию.

Нет, и все! Больной нельзя после такой операции волноваться. А Андрей как придет, так она сразу в слезы. Нет уж, довольно.

Но Леваков был настроен решительно. Еще неизвестно, что взволнует мать больше — его приход или то, что он уже больше недели в больнице не появлялся. Мать должна знать, что Андрей здесь и не оставил ее одну.

Прикрыв пасьянс, который все равно не сошелся, врач недовольно вздохнул, подумал с минуту и наконец согласился.

Но не больше пяти минут, строго предупредил он. И если что пойдет не так, то ноги Левакова здесь больше не будет.

Андрей не прекословил. Он был уверен, что сегодня все пойдет так, как надо. Надев белый халат, парень в сопровождении все еще недовольно ворчащего врача прошел в послеопе-рационную палату.

При виде сына Нина Левакова попыталась приподняться на кровати, но не смогла и обмякла, не сводя, однако, с Андрея радостного взгляда.

Заметив ее потуги, врач в очередной раз недовольно буркнул: «Я же говорил», — но тактично вышел.

Андрей подошел к кровати и взял мать за руку. Та ответила слабым рукопожатием. Хотела что-то сказать, но то ли не смогла, то ли опять разволновалась (что было ей категорически запрещено), а потому только моргнула и виновато улыбнулась.

— Тише, тише. Если ты будешь нервничать, врач меня к тебе больше не пустит. Он сам так сказал, — попытался успокоить ее Андрей.

Мать согласно кивнула и опять едва заметно сжала его руку, попыталась дотянуться до лица, но у нее снова не получилось, что больную явно опечалило.

— Ничего, — Андрей непривычным жестом пригладил ей волосы, — через недельку уже бегать будешь. А потом домой. — Поймав ее вопросительный взгляд, он сам удивился, что сразу понял, о чем мать хотела его спросить. — Конечно, я буду приходить. Куда я теперь от тебя… — последние слова он произнес чуть слышно, дрогнувшим от подступивших вдруг слез голосом. Но мама услышала и облегченно вздохнула. Андрей поднялся. — Я пойду, а то твой доктор сегодня злой какой-то. Боюсь, как бы он мне вообще приходить не запретил.

Но прежде чем уйти, мальчик наклонился и поцеловал ее в щеку. Щека была соленая. Мать плакала тихо, чтобы он не заметил. Андрей вытер слезу.

— Теперь все будет хорошо, я обещаю.

Но Андрей не просто обещал, он по-настоящему верил в это. Выйдя из больницы, мальчик задрал голову и зажмурился. Стоял октябрь. На фоне светло-серого неба звенели, переливаясь золотом, постаревшие за лето листья. Пахло дождем, жареным мясом из шашлычной на углу и бензином.

Мокрая капля упала Андрею на лоб, и он растер ее, чему-то радостно улыбаясь. Вслед за первой каплей пошел мелкий осенний дождик.

Открылись зонты.

У Андрея зонта не было, но и в укрытие он не побежал. Напротив, парень медленно брел по улице, подставляя лицо и ладони дождю.

Прошел мимо парка с аттракционами, в котором сейчас было безлюдно и тихо и только из кафе доносилась громкая кавказская музыка. Нашел салон фотографии, куда когда-то давно водила его бабушка. Обогнул стороной дом, где жила бабушка, а двумя этажами выше — Ромка. Вышел на главную улицу, свернул через какое-то время в незнакомый переулок и почувствовал, что проголодался.

Когда Андрей добрался до кафе, суворовцы уже были там. На столе стояли полупустые бутылки из-под газировки, вазочки с остатками подтаявшего мороженого и большая тарелка с пирожными. Правда, никто, кроме Перепечко, есть уже не мог. Кадеты откинулись на спинки стульев и лениво — так всегда бывает, когда переешь, — обсуждали фильм.

И только Печка, время от времени интересуясь у товарищей: «Вы точно не хотите?», — брал с тарелки очередное пирожное. Но стоило Левакову подсесть, как Степа с готовностью пододвинул тарелку к Андрею.

Едва взглянув на еду, Леваков понял, что готов проглотить все вместе с тарелкой. Поэтому, когда Макс спросил, как дела в больнице, он смог только сложить большой и указательный палец буквой «о» — рот его был до отказа забит сладостями.

— А у нас новость! Печка влюбился, — громко сказал по секрету Макс, косясь краем глаза на недовольно насупившегося Степу, — И не в кого-нибудь, а в Анжелину Джолли.

— Да, Бреду Питу придется посторониться, — подхватил Петрович, — Сам Перепечко идет. Этот кого угодно подвинет.

Перепечко огрызнулся:

— Я просто сказал, что она красивая, — и тут же с энтузиазмом поинтересовался: — А Голливуд ведь в Лос-Анджелесе находится, правда? Ну, как Ватикан в Риме?