Георгий Гулиа - Три повести

Итак, турецкие корабли повернули вспять… Маршаны с трудом поверили в это отступление. Но простолюдины — те, которым уже доводилось с оружием в руках смотреть янычарам в глаза, смотреть и, не дрогнув, храбро снимать с них башки, те, которые держали, готовясь к схватке с врагом, порох сухим, — еще раз убедились в непобедимости народной мощи и еще глубже познали жестокое, беспощадное, а в сущности трусливое нутро султанского войска.

Завидя князя, крестьяне живо поднялись со своих мест. Согнув правую руку в локте и подняв сжатый кулак, каждый из них торжественно приветствовал властителя. Князь окинул их презрительным взглядом. Он осмотрел гостей так, как осматривают клячу, случайно оказавшуюся среди быстроногих скакунов. «И откуда такие берутся?» — подумал князь.

Странное смешение представляли собою гости. Тут были и высокие, худые, как жерди, люди; были и малорослые, и тощие, с тонкимы, как у комаров, талиями; лица у одних — желтые, точно высушенный бычий пузырь, у других — красные, с облезающей от загара кожей; одни были одеты прилично, другие — в сильно поношенных, латаных черкесках. Среди крестьян оказался хромой — он притащился откуда-то за сто верст, не жалеючи последних лохмотьев своих.

— Что вас привело ко мне? — спросил Келеш сиплым голосом: он был простужен.

Так как он обратился сразу ко всем, никто не решался отвечать. Крестьяне молча переминались с ноги на ногу.

— Ну, скажем, ты, — князь указал на ближайшего. — Кто ты?

— Темур из Дала, великий князь.

— Что беспокоит тебя?

Темур осмотрелся вокруг, словно ища поддержки.

— Великий князь, — начал Темур, поклонившись, — да перейдут на меня все твои недуги! Несчастный Темур имеет к тебе превеликую просьбу… Я из Дала…

— Стало быть, ты от Маршанов? — перебил его раздраженно князь.

— Да проклянет господь весь этот род! — произнес Темур, угрожающе поднимая правую руку.

Князь удовлетворенно тронул свои усы.

— Продолжай, — сказал он мягче.

— Эти шакалы совсем замучили людей. Не бывает и дня, чтобы они не совершили какую-нибудь подлость. У волка и у того есть запретные дни, когда он не ест мяса. Но нет ничего запретного за душой у нашего князя. У меня была земля, великий князь. Я получил ее от отца, а отец мой — от деда моего, а дед — от прадеда, прадед — от прапрадеда, а прапрадед — от прапрапра…

— Довольно, — перебил князь. — Что ты хочешь сказать?

— Моя речь, — продолжал Темур, — недостойна того, чтобы тревожить твой слух. Но я вынужден искать заступничества. Человек молится богу, когда у него душа пуста. Он обращается к своему князю, когда у него пуст желудок. Всем известно, что человеческая душа живет в желудке. Значит, ты, князь, — наш бог.

Келеш попытался определить, чего больше в словах Темура из Дала: скрытой насмешливости или святой наивности. Князю определенно не понравилась ссылка на прапрадедов. Претензия на земельную собственность, высказанная совершенно недвусмысленно, неприятно резанула ухо. Если на минуту согласиться с доводами Темура из Дала, если поддаться враждебному чувству к Маршанам и стать на сторону этого крестьянина, то, пожалуй, волей-неволей придется выслушивать еще каких-нибудь умников из Гудаут или Кодора, где нет князей Маршанов, но зато живут и здравствуют князья Чачба. Что им ответит Келеш?..

Так размышлял князь.

— Продолжай, — мрачно произнес он.

— Просьба моя такова: определить раз и навсегда, что земля, которую пашу я, которую пахали мой дед, мой прадед, мой прапрадед и — да перейдут на меня все свои недуги князь! — мой прапрапрадед, принадлежит мне. И Маршаны не смеют вытеснять меня.

Князь обвел холодными глазами толпу окружающих его крестьян, задерживая взгляд на каждом из них, точно целился из кремневки.

«Хитрец, — сказал про себя князь о Темуре, — он решил сыграть на моей неприязни к Маршанам и вырвать решение, которое завтра же обратится против меня. Эти люди готовы воспользоваться любой оплошностью с нашей стороны, чтобы извлечь для себя выгоду». И князь решил проучить дерзкого Темура. Он обратился к нему весьма строго:

— С каких это пор у тебя, Темур из Дала, обнаружилась собственная земля?

— С каких пор? Боже мой, я же говорил тебе, великий князь, что на ней пахали мой дед, мой…

— Знаю, знаю, — оборвал его Келеш. — Что же из этого?

Темур обомлел. От неожиданности он потерял дар речи.

— Видишь? — заметил князь. — Тебе даже сказать нечего.

— Да перейдут на меня все твои недуги, — проговорил, наконец, крестьянин, делая вид, что готов броситься на колени перед князем. — Ежели все мои деды и прадеды жили и умирали на ней, — чья же она, если не моя?

— Княжеская, — последовал ответ краткий и ясный.

— Маршанов, что ли?

— Да, — был ответ.

— Это моя-то земля?

— Она самая.

— Я из Дала, — четко произнес Темур, пытаясь растолковать, что его притесняют именно Маршаны, именно заклятые враги Келеша, а не кто-нибудь другой.

— Хотя бы из ада, — сказал князь резко, — это не меняет положения. Я насквозь вижу вашего князя, но я справедлив. Князь есть князь, раб есть раб.

— Однако я здесь не вижу рабов, великий князь, — энергично возразил Темур.

— Как не видишь? — Глаза у князя сверкнули недобрым огнем.

Крестьяне понурили головы. Лишь один Темур не сдался.

— Истинно говорю, великий князь, я не вижу рабов. — И тут же Темур обращается к своему соседу слева. — Послушан, ты считаешь себя рабом?

— Нет, — отвечает маленький, тщедушный крестьянин.

— А ты?

Сосед справа нерешительно произносит:

— Я? Нет.

— Видишь, князь? Мы вовсе не рабы.

Последняя капля переполняет чашу княжеского терпения. Келеш теребит бороду, не сводя глаз с Темура. Это очень неприятно, когда князь сверлит кого-нибудь своим взглядом.

— Послушай, Темур из Дала, — говорит Келеш негромко, но очень злобно, — ты немедленно уберешься отсюда и явишься к своему господину с повинной. Это говорю я, Келеш… Князь кидает в толпу, словно стрелы, свои колючие взгляды. — Если у вас у всех такие же просьбы, то следуйте за Темуром из Дала. Слышите?

Темур норовит что-то сказать, но князь грозит ему пальцем, и у того пропадает всякая охота продолжать беседу.

— Слышите? — гневно повторяет Келеш.

Тогда из толпы выступает вперед Согум, Согум из Гудаут. Это среднего роста мужчина, неладно скроенный, но с большим запасом телесной и духовной мощи. Голова его увенчана копной непокорных волос, борода короткая, жесткая, словно ее смастерили из колючек. Глаза живые, задорные. Говорит он отрывисто, слова цокают, словно подковы на мостовой.

— У меня совсем иное дело, великий князь.

— Кто ты?

— Я — Согум из Гудаут.