Георгий Гулиа - Три повести

— Спасибо вам, — сказал он, обращаясь ко мне.

Директор — человек высокий. Я смотрела на него снизу вверх. Он казался очень крепким. Такое создалось впечатление после сегодняшнего вечера.

— Спасибо вам, Наталья Андреевна. Простите мое вторжение. Вы еще молоды. Когда-нибудь поймете меня.

Он говорил снисходительно. Это чуточку задевало. Но что поделаешь! Сколько людей, столько и характеров.

Кирилл Тамшугович ушел в ночь, словно провалился сквозь землю.

Встала я в отличном настроении и утро решила посвятить ознакомлению с программой по русскому языку и литературному чтению в пятых — седьмых классах абхазских школ. Программы были изданы в Сухуми. Я не присутствовала на районном совещании педагогов, и мне надлежало основательно потрудиться самой над планом занятий. Аккуратно переписала из программ в особую тетрадь все самое важное… В пятом классе отводилось на грамматику сто семьдесят часов, на литературное чтение — сто тридцать шесть. То же распределение часов в следующем классе, а в седьмом — несколько иное: на грамматику — сто шестьдесят пять, а на литературное чтение — около ста. Программы прямо указывали, что работа по развитию русской речи «должна иметь место на каждом уроке».

Вспоминая свои школьные уроки по грамматике — скучные, надоедливые, я решила во что бы то ни стало разнообразить материал так, чтобы ученики не зевали на уроках и не очень меня ненавидели. Полагала, что лучше всего изучать грамматику, одновременно знакомя учащихся с лучшими образцами литературных произведений. Это должно, на мой взгляд, заинтересовать их. Еще не очень точно представляла себе, как это сделать, но чувствовала интуитивно, что надо поступать именно так, а не иначе. Мне хотелось поделиться своими планами с кем-нибудь из опытных педагогов.

Медленно листая программы, страницу за страницей, я убеждалась в том, что не так уж сложно одолеть их. Я хорошенько зарубила себе на носу, что для педагога важнее всего донести материал до учащихся. Это зависит не только от знаний и опыта, но и от умения поддерживать дисциплину в классе. Мои старшие подруги жаловались именно на дисциплину. Возможно ли взять в руки подчас необузданных зверюшек? Иные мои подруги сразу бросили школу и ушли кто куда мог. Если судить по разговорам учителей, совместное обучение несколько улучшило дисциплину, но не смогло полностью решить эту проблему. Правда, здесь, в Дубовой Роще, не жаловались на дисциплину, что объясняли не столько заслугами преподавателей, сколько особыми условиями домашнего воспитания. Впрочем, Смыр держалась несколько иного мнения и не считала порядок в школе идеальным. Во всяком случае, дисциплина вызывала значительно меньше треволнений в преподавательском коллективе нашей школы, чем уход жены директора. Это меня успокаивало и, выражаясь высокопарно, вдохновляло.

Я сделала для себя и такую пометку: «Выяснить, почему в программах для внеклассного чтения не предусмотрены переводы абхазских писателей. Произведения, созданные на местном материале, способствовали бы лучшему усвоению языка через строй знакомых образов».

Предстояло составить подробные конспекты уроков. Точное расписание всего материала по часам помогло бы более планомерному ведению занятий. Признаюсь, я горела желанием взяться за дело и показать себя с лучшей стороны…

Хозяйка несколько раз заглядывала ко мне и горестно покачивала головой, дивясь моей работоспособности. Если бы она спросила мою маму, та непременно ответила бы ей, что более ленивой девушки она не встречала на свете…

К вечеру поползли тучи. Они задевали кроны деревьев. Таких бурых и таких тяжелых туч я не видывала никогда. Стало темно-темно. Ударил гром, и засверкали молнии. И вдруг хлынул дождь, да такой, что все скрылось за плотной пеленой воды.

Моя старушка, крестясь, улеглась в постель. Я осталась возле лампы наедине с программой и книгами.

Дождь неистово барабанил по кровле. Вода была везде, во всем свете. Я вспомнила легенду о Ноевом ковчеге. Наш деревянный дом напоминал ковчег.

И вместе с шумом дождя откуда-то сверху донесся человеческий голос. Я прислушалась. Разобрала слово, смысла которого не понимала.

— Айрума! Айрума! — вопил кто-то.

Может быть, это женское имя? А может быть, и мужское? Ясно слышу:

— Айрума! Айрума!

Потом все тонет в грохоте грома и дождя.

Нет, наверное, послышалось.

Сначала стало страшно, а потом грустно. Особенно грустно потому, что я не могла поднять телефонную трубку и позвонить кому-нибудь из друзей, как это бывало дома. Маленький аппарат немедленно рассеивал подавленное настроение.

Не выдержала и принялась сочинять письмо папе и маме.

Ожил каштановый дом, ожил он!

По двору сновали дети. На веранде прыгали дети. В классах галдели дети. Окна распахивались и с шумом закрывались. Кто смеялся, а кто хныкал, потирая ушибленное место, а кто орал благим матом. Новички жались к плетню. Дети постарше что-то оживленно обсуждали, сходясь небольшими группами. Девочки разгуливали, взявшись под руки, опасливо поглядывая на бешено мчащихся малышей.

Школьный колокол мигом внес успокоение. Ученики сломя голову бросились в классы.

Мой первый урок пришелся на седьмой класс. Я волновалась. Выждав несколько минут, пока угомонятся дети, мы, учителя, покинули свою комнату.

В руках я несла новенький классный журнал. Надо было выйти на веранду, пересечь ее и войти в дверь направо. Вошла не сразу. Дотронувшись до дверной ручки, постояла немного, прислушиваясь к тому, что делается в классе. Это продолжалось всего мгновение. Стоило мне перешагнуть порог, как воцарилась тишина и класс поднялся. Я видела много голов: темных, очень черных, светлых и даже русых. Девочки сидели на передних партах. Мальчики, видимо, не без удовольствия, заняли парты подальше от учителя.

— Здравствуйте, ребята! — громко проговорила я и направилась к столу.

Мне ответили очень нестройно, но довольно бойко. Усевшись, внимательно оглядела класс. Так вот он, класс! Мой первый класс! Которые же из них окажутся прилежными и добрыми учениками? Кто будет выматывать у меня душу своим бездельем, непослушанием, болтовней и иными проделками, на что горазды ученики всех времен и эпох?

На меня глядели тридцать пар любопытных глаз, глядели оценивающе, может быть сравнивая с прошлогодней учительницей и по-своему пытаясь угадать мои слабые стороны.

Кто-то из них станет человеком известным, кто-то прилежным крестьянином, кому-то, может быть, придется запускать в космос ракеты, а кому-то вот так же, как мне, учить детей. Но как бы ни сложились судьбы, мне предстоит сыграть в них определенную роль, пусть незначительную, но придется. Я понимала, что ответственность на мне и моих коллегах лежит большущая, но не страшилась ее. Мне даже становилось лучше от сознания этой ответственности.