Георгий Гулиа - Три повести

Пока я записывала присутствующих (основную массу составляли фамилии Бутба, Базба и Смыр), в углу началась возня. Мальчики шушукались, заговорщически переглядывались и хихикали.

— Мешаете, — сказала я негромко, но внушительно.

И тут же взвилась рука. Она тянулась вверх, настойчиво требуя внимания.

— Пожалуйста, — сказала я.

Поднялся мальчик лет четырнадцати, с этаким непокорным вихром на лбу и живыми, как ртуть, глазами. Он казался слишком серьезным, что давало основание заподозрить какой-то подвох.

— Наталья Андреевна, — громко отчеканил он, — вы у нас вместо Гунды Александровны?

— Да, вместо нее.

— Она больше не приедет?

— Не могу сказать.

Ученики фыркнули.

— Что за смешки? — строго спросила я.

Мальчик ответил за всех:

— Нет, не приедет. Она и Кирилл Тамшугович…

Я оборвала его и заставила сесть на место. Мальчика звали Виктором Бутбой. Он продолжал о чем-то спорить со своими товарищами. Мне пришлось его одернуть.

Я рассказала классу о том, что мы будем делать в этом году, как мы должны относиться к занятиям. Кажется, мне удалось завладеть вниманием учеников. Я говорю «кажется» потому, что проклятый Виктор Бутба не давал мне сосредоточиться. Это был типичный классный шалун. Я приметила, как подобострастно смотрели на него и восхищались его проделками ученики. Припомнилось, что именно его имел в виду Кирилл Тамшугович, предупреждая о том, что «мальчик он способный, но шаловливый».

И тем не менее я чувствовала, что в этом классе будет у меня порядок, если только не подорвет его Бутба. Он продолжал болтать с соседями и шалить. Еще миг — и я взорвусь. Меня начинала бить противная мелкая дрожь.

К счастью, Бутба сам помог мне выйти из создавшегося положения. После того, как я его еще раз сурово предупредила, он встал и громко заявил, что завтра же скажет отцу, чтобы явился в школу.

— Я разве просила об этом? — сказала я, едва сдерживая гнев.

— Нет, — ответил Виктор. — Гунда Александровна всегда вызывала. Я подумал, что и вы хотите поговорить с ним.

— Нет, пока обойдемся…

— Так не надо? — удивленно спросил он.

— Не надо!

Класс напряженно следил за нами. Этот маленький, едва вылупившийся из яйца человечек был очень опасен, ему ничего не стоило извести меня.

Мальчик оказался озадаченным не на шутку.

— Может быть, мне выйти? — спросил он.

— Это еще зачем?

— Гунда Александровна…

— Я запрещаю говорить о ней!

Он недовольно уселся, опустил голову. Я воспользовалась его замешательством. Мальчика, как видно, слишком энергично унимали в прошлом. И это дало противоположные результаты. Дай-ка, думаю, попробую иначе…

— Ребята, — сказала я, — надо выбрать старосту. И у меня имеется предложение: давайте выберем Виктора Бутбу.

Класс замер. «Виктора?» — читала я на многих лицах. «Вот этого шалуна Виктора?» — казалось, спрашивали меня.

— Ну? Что скажете?

Но Виктор успел вскочить раньше других.

— Я плохо дисциплинирован, — отчеканил он. — У меня много нарушений. Я не могу быть примером.

И грохнулся на скамью.

Я снова повторила свое предложение и поставила его на голосование. Класс проголосовал дружно.

— Поздравляю, Виктор! Обязанности свои знаешь?

— Ничего я не знаю.

— Ладно, поговорим потом.

И я преспокойно закончила урок.

В учительской рассказала своим коллегам о выборах старосты. Не терпелось узнать, встретит ли одобрение мой поступок.

— Напрасно, — заметила Смыр, выслушав меня. — Виктор ужасный.

Старшая пионервожатая согласилась с ней.

— Мы предполагали другого, — сказал директор. — Позабыл вас предупредить, Наталья Андреевна. Это моя вина.

Я объяснила, что не могла поступить иначе, совершенно не могла. На карту была поставлена судьба учебного года. И не видела иного выхода.

Но большинство учителей поддержало мои действия. В конце концов старосту всегда можно заменить другим — таков был вывод.

— Согласен, согласен, — сказал директор. — Очень важно, чтобы с самого начала все вошло в колею. Я имею в виду дисциплину. Она — главное в нашем деле.

Смыр шепнула мне на ухо, что директора словно подменили.

— Что с ним? — спрашивала она.

Я пожала плечами.

— Наверное, она приедет? — предположила Смыр.

— Кто — она?

— Его супруга.

— Вы думаете?

— А почему же он такой веселый? — Вдруг она прыснула от смеха и, уведя меня в угол, зашептала: — Извините меня, дорогая, но мне в голову пришла шальная мысль, и я не могу удержаться: может быть, это вы на него так повлияли?

— Я? С чего вы взяли?

— В том-то и дело, что с потолка. Но это очень странно: с вашим приездом он переменился. Возможно, это просто совпадение.

Я не могла сказать что-либо вразумительное.

В пятом классе урок прошел, на мой взгляд, хорошо. Я имею в виду все ту же злосчастную дисциплину.

О ней я беспокоюсь больше всего, ибо наслышалась всякой всячины. Не знаю, как в других школах Абхазии, но здесь, в Дубовой Роще, на дисциплину жаловаться не приходилось. Во всяком случае, в первый день занятий.

Пятиклассники взирали на меня, широко раскрыв глаза. Они ловили каждое слово, или мне казалось, что ловили. Во всяком случае, я отдыхала душой, могла следить за своим голосом и за жестами, которыми подкрепляла речь, стремясь сделать ее более доходчивой.

Подобно тому как цыплят по осени считают, так и работа учителя может быть по-настоящему оценена только в конце учебного года. Как усвоили ученики учебный материал, кто перешел, кто остался — вот мерило учительского таланта. А до летних каникул — целая вечность. Надо работать, работать и еще раз работать…

В классном журнале я удостоверила присутствие тридцати двух учеников.

— Все? — задала я вопрос.

— Нет, не все! — ответили мне.

— Кого же нет?

— Есыфа Базбы.

— Где же он?

— Дома!.. Не пришел!.. Ленится!..

Я успокоила ребят, отвечавших хором.

— Говори кто-нибудь один, — потребовала я.

Поднялась одна хорошенькая девчушка с удивительно русыми косами и сказала:

— Его не пускает отец. Заставляет коз пасти.

— Каких коз?

— Своих.

— Кто же его отец?

— Машь Базба. Колхозный пастух.

— Почему же не пускает?

— Говорит, довольно учиться.

— А где он живет?

— На реке Гвадиквара.

Я записала имя и фамилию отсутствующего ученика на отдельном листке бумаги. Но покончить с этим вопросом мне не удалось, так как попросил слова мальчишка, сидевший на первой парте. Глаза у него бегали, как у мышонка. Был он маленький такой, шустренький, черноволосый и курчавый, словно негритенок.

— Ты что? Сказать что-нибудь хочешь?

Мальчик вытянул руки по швам и выпалил единым духом:

— Его папа плохой. Он говорит ему: не учись. А он говорит: хочу. А папа говорит: нет! Его папа бога любит. Его папа книги не читает. А он хочет читать. Он слушается папу, потому не может ходить в класс.