Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

— О вашем разговоре я ничего не знаю, только догадываюсь.

— Да вы ясновидец! — Профессор пригладил усы и пытливо всмотрелся в Мигриаули. — Очень тяжелая утрата для науки, — Саджая был исключительно одаренным.

— Помогите пролить свет на его смерть, неожиданную и необъяснимую.

— Я к вашим услугам, чем смогу…

— Он никогда не просил вас проверить его психическое состояние?

Профессор задумался.

— Неужели его действительно что-то беспокоило, а мне и невдомек было? Как же я не заметил его душевной депрессии, если она началась? — пробормотал профессор. — С месяц назад, во время нашей последней встречи, Саджая жаловался на плохой сон, на раздражительность, сказал, что взрывается по пустякам, иногда и без всякого повода. Я посмеялся тогда, посоветовав провести месяц на море. Убеждал, что морской воздух приведет в порядок нервную систему, но он ответил: «Море не поможет, я хотел бы проверить нервы и психику». Мы договорились, что он приедет на другой день с утра… Буду с вами откровенен: когда он ушел, я позвонил директору НИИ, где он работал, профессору Узнадзе, и спросил, что он думает о Магали Саджая, как тот себя ведет, как держится, не замечал ли профессор странностей у своего ассистента. Профессор Узнадзе удивился такого рода интересу и заверил, что Саджая со всеми держится ровно, спокойно, никогда не повышает тона.

— А вы в самом деле заподозрили неладное и потому позвонили директору института?

— Нет, я лишь хотел выяснить, что нарушило душевный покой Саджая. Не было ли конфликта с сотрудниками. Но оказалось, что на работе у него все в порядке, и причину взвинченности надо было искать в ином. Я не скрыл от профессора своего недоумения по поводу желания Саджая обследоваться в нашей лечебнице.

— Понятно. Скажите, а чем закончился на другой день визит Саджая?

— Вы не поверите, но я указал ему на дверь и предупредил, что если он еще раз вздумает наговаривать на себя, то нашей дружбе конец.

— Как он воспринял «угрозу»?

— Расхохотался.

— И все?

— Нет. Сказал, что очень часто нормальный, вполне объяснимый поступок иным людям кажется аномальным, и попросил, если нечто подобное припишут ему, удостоверить, что он в здравом уме и что свести его с ума не так-то просто! С этими словами он и вышел. «На что ты намекаешь, что ты надумал? — крикнул я вслед. — Откройся, может, я дам тебе полезный совет!» Саджая остановился и сказал серьезно: «Ничего я не надумал, пошутил просто. После разговора с вами чувствую себя абсолютно здоровым». Он ушел, и я его больше не видел. Я решил, что он разыгрывал меня, и, признаться, даже обиделся на него.

— Но вы усомнились в его психике хотя бы немного?

— Нет.

— Как вы объясняете поведение Саджая?

— Мне трудно объяснить. Определенно могу утверждать одно: он был здоров, никаких симптомов психоневрастении я у него не наблюдал. Врач на каждого человека смотрит под особым, профессиональным углом зрения, и я бы не упустил отклонений от нормы в психике Саджая. Смею вас заверить, он был человеком ясного, трезвого ума.

— Спасибо, профессор, за беседу.

— Надеюсь, вы установите причину трагической смерти Саджая. Он был талантливый ученый, и его ждало блестящее будущее… Мне бы не хотелось, чтобы сказанное мной запятнало его имя, бросило тень на репутацию честного, благородного человека.

— Не беспокойтесь, поверьте, и мы дорожим его именем. — Мигриаули встал и попрощался с профессором.

Когда вышли из кабинета, Шота не сдержал любопытства:

— Объясните, как вы догадались, что Саджая побывал в психиатрической лечебнице?

— У меня появилась мысль: а не отравился ли Саджая?

— Думаете, он был в состоянии депрессии?.. — И, не дав Джуаншеру ответить, добавил: — По-моему, сам Саджая не сомневался, что он здоров, во всех отношениях здоров. Причину надо искать в другом…

— Вы, пожалуй, правы. Зачем он заручился заключением врачей? Какая была нужда в этом? Вот что надо выяснить.

— Не думаете же вы, что он сознательно ушел из жизни?

— Нет, по-моему, он был из тех, кому и в голову не придет кончать жизнь самоубийством.

— Но он мог пойти на это, указав, что неизлечимо…

— Нет, — прервал Мигриаули эксперта. — Нет. Саджая, по-видимому, проводил опыты по получению противоракового препарата.

— Ну и что из этого! Никто не знает, каковы результаты опытов. Может быть, убедился в безнадежности своих экспериментов и, попав в тупик, увидел выход в смерти.

— Принять вашу версию пока не могу… Разве вы не слышали: предполагают, что из лаборатории похитили данные опытов; это, правда, еще не установлено…

— Ни о чем таком не слышал…

— Я говорил об этом с профессором Узнадзе. У него еще нет точных сведений, но завтра будет полная ясность.

— Сложное дело… Вы так и не ответили на мой вопрос: с какой целью посетили психиатрическую лечебницу?

Мигриаули улыбнулся.

— Зачем вы допытываетесь? Я же не спрашиваю, почему у вас возникло подозрение в том, что…

— Сейчас объясню. Когда проводили вскрытие тела Саджая, доцент Малазония взял кровь и сделал анализ. Вот откуда мое подозрение.

— Хорошо. Видите ли, в НИИ, где работал Саджая, еще при его жизни распространился слух, будто он тронулся умом.

— A-а, тогда понятно.

— Надо же было узнать, почему возник этот невероятный слух. И вот что я выяснил: слух был порожден разговором директора психиатрической лечебницы с директором НИИ профессором Узнадзе, который, по всей вероятности, передал содержание разговора кому-то, а тот шепнул еще кому-то, и пошло…

— Надо полагать, кто-то воспользовался им в своих целях.

— Делать выводы рано. Судя по всему, смерть Саджая заслуживает внимания прокуратуры. Завтра я уточню некоторые обстоятельства и решу, как быть.

Мигриаули вернулся в управление, и его тут же вызвал к себе начальник — капитан Хинтибидзе.

— Причина смерти Саджая совершенно ясна, — категорически заявил капитан, ни о чем не спрашивая инспектора. — Он покончил с собой, узнав, что у него злокачественная опухоль. — Хинтибидзе испытующе взглянул на Джуаншера. — Вот так… Согласен? А вообще тебе повезло, — будь налицо убийство, такой бы поднялся шум, такое бы завертелось!..

— Я собираюсь допросить завтра сотрудников института и жену Саджая. Если мои подозрения оправдаются, заведем дело и передадим следователю прокуратуры… Мы, конечно, не отстранимся, будем следить за ходом расследования.

— Поражаюсь тебе: какая нужда все осложнять, почему ты пытаешься обнаружить то, чего нет? Непременно хочешь взвалить на себя дело об убийстве? Пойми, если б имело место убийство, я и сам передал бы дело в прокуратуру. Сдается, ты рвешься накликать на нас лишние нарекания. Раз мы убедились, что имеем дело с самоубийством, — незачем заводить уголовное дело! Не морочь голову ни себе, ни нам.