Юрий Хазанов - Укол рапиры

— Хватит, может? — спросил Витя после очередной неудачи. — Лучше еще раз к директору сходим.

С Шуры тоже было довольно, но его непреодолимо тянуло еще в один дом, еще в одну квартиру, что на втором этаже, а дверь обита темным потрескавшимся дерматином и на площадке такая мелкая желто-коричневая плитка. Шура так ни разу и не был за этой дверью, хотя часто хотелось шагнуть через порог, посмотреть, как она там живет. Ведь он и в доме-то видел ее, может, всего один-два раза — у Стеллы Максимовны. А так, если не считать школы, — только на улице, в кино. Еще в кафе-мороженом. Конечно, можно было давно напроситься в гости, но не станет же он, если сама не догадывается. А сейчас как раз случай подвернулся.

— Пойдем тут еще в одну квартиру, — сказал Шура очень утомленным и очень небрежным голосом. — И тогда точно все.

— Куда? — спросил Витя.

— Да недалеко. Вон, дом пятнадцать, там во двор и налево.

— К Четверикову, что ли? Так он ведь не в драмкружке.

— К какому еще Четверикову?! — Шура начал краснеть. — К Нинке зайдем. Копыловой… А? Давай для смеха.

— Ну разве что для смеха, — с присущей ему тонкостью заметил Витя. И уже совсем не тонко спросил: — Она тебе все еще?.. По-честному?

Шура ответил не сразу. Вопрос, несмотря на краткую форму, был достаточно серьезен. Шура колебался между двумя вариантами. Первый — искренним, когда говоришь не только для слушателя, но и для себя, когда выплескиваешь всю душу, все, чего, может, и себе самому не приходилось говорить. Вариант второй — натянуть на себя шлем небрежности, надеть кольчугу безразличия, да еще прихватить, возможно, щит грубости и не позабыть копье насмешливости.

И Шура предстал перед своим другом, облаченный во все эти нелегкие доспехи. И произнес изменившимся под их тяжестью голосом такие неприятно поразившие его самого слова:

— Ну да еще… Ничего и не было. Так просто. Детские игрушки. Почему лишний раз не поцеловаться! В нашем возрасте полезно.

Но у Вити было на этот счет принципиально противоположное мнение.

— Подумаешь, — сказал он. — По-моему, это чушь… Слюни, тьфу!

Шура мог бы убедительно, как он считал, возразить, но спорить не стал. Без Вити он ни за что не пошел бы к Нине, так что лучше его не раздражать…

— …Пришли, — сказал Шура. — Вот здесь.

Они стояли на втором этаже, перед старой, видавшей виды дверью. Витя при всей своей сметливости усмотрел в слове «здесь» только лишь указание места. Шура же ясно видел сквозь это слово, как и сквозь закрытую дверь, серые в крапинку загадочные глаза — не то серьезные, не то смешливые, видел очень близко, как под микроскопом, ресницы (странно как они растут!) и губы, тоже не то строгие, не то улыбающиеся чуть-чуть; а над верхней, вон там, кажется, родинка… а может, лихорадка…

— Звоню? — сказал Витя. Он надавил кнопку.

Звонок был не такой, как прежде, а с переборами, словно мелодия из старинного музыкального ящика. Сменили, значит. Дверь открыла полная женщина.

— Господи, — сказала она. — Опять?.. Да мы уже все отдали. Нет у нас больше.

— Мы не за макулатурой, — сказал Витя. — Мы с Ниной в одном классе… Извините, Нина здесь живет? Здравствуйте…

— Нина! — крикнула женщина. — К тебе ребята… Не знаю чего… Проходите, что стоите?! — Она ушла на кухню.

В переднюю вышла Нина.

— Ой, Шура! — сказала она. — Ты зачем?.. Ой, и Витька тоже. Кто вас послал?

Этот вопрос они слышали сегодня столько раз, так он им надоел, что Шура не выдержал.

— Почему обязательно «послал»? — надменно сказал он. — У нас своя голова привинчена. И ноги тоже, между прочим. Никто не посылал. Сами пришли… В гости. Чай пить с вареньем.

— Мы пообедали уже, — растерянно сказала Нина. — Заходите.

— Да нет, мы по делу, — сказал Витя. — По тому самому.

— По какому?

— Насчет драмкружка, — сказал Шура. — Вернее, насчет Стеллы Максимовны. Забыла разве? Быстро забываешь… Нужно вот что… — У него появились вдруг в голосе какие-то властные, хозяйские интонации, словно пришел он домой с работы, а хозяйка забыла что-то важное сделать, и вот он выговаривает ей, журит слегка: мол, что же ты, милочка, нехорошо, не одобряю… такие вещи помнить надо, в нашем доме уж так заведено…

Конечно, заговорил он так не намеренно, сам не замечая, скорей всего просто от смущения, и, может, еще потому, что очень уж хотелось показать Вите, что он тут почти свой.

Однако Нинина мать, которая вновь появилась из кухни, не оценила ни Витину безупречную вежливость, ни Шурины укоризненные, но вполне дружелюбные напоминания. Она сказала:

— А вы, молодые люди, в чужой-то монастырь со своим уставом не ходили бы. Без вас знаем, как поступать: У вас-то своих дочерей покамест нет.

— Почему? — возразил Шура. — Не по поводу дочерей, а по поводу всего остального. — Мы ни во что и не вмешиваемся. Просто хотим, чтобы восторжествовала справедливость.

Сказал и поглядел на Нину.

Как ждал он сейчас если не восхищения своим поступком и тем, как умеет красиво излагать, то хотя бы сочувствия в ее серых глазах! Но в них было только удивление и недоумение. Однако это не остановило его. Он должен добиться — и добьется, чтобы эта женщина поступила так, как он скажет, — по справедливости, и тогда Нина поглядит на него по-другому: открыто и одобряюще… Даже с любовью…

— Вы, наверно, не понимаете, — сказал Шура, — ведь Стелла Максимовна может уйти… Ее могут уволить.

— Могут, и хорошо, — сказала женщина. — Раз такие безобразия творит.

— Какие же безобразия? — спросил Витя. — Что собирались у нее? Что же здесь особенного…

— А то особенное, — сказала Нинина мать. — Если все толковые учителя да руководители будут устраивать такое, разве нам уследить? За детьми за нашими?

— Да что устраивать-то?! — сказал Шура. — Кто вам наболтал? Как вы можете так говорить?

— Могу! — крикнула мать Нины. — Голос не поднимай! Вы мне не указ! Сегодня рюмка, завтра две… Знаем мы… Видали. В этом самом доме… Главное дело, агитировать пришли.

— Никто вас не агитирует, — сказал Шура. — Только если совесть у вас…

— Хватит вам, — сказала Нина. — Витя, хватит. Скажи ему.

— Ты говоришь «хватит»! — закричал Шура. — А человека могут выгнать. Это правильно будет, да? Этого вы хотите?!

И он продолжал говорить: про клевету, про совесть — в общем, правильные все слова. Он позабыл уже, как ему нужен ободряющий Нинин взгляд, сейчас он видел в ней лишь противника, объединившегося с подобным себе.

— Не шуми здесь! — прикрикнула Нинина мать. — Не у себя дома. Скандалов не разводи… Это что же, — обратилась она к Нине, — все у вас в классе такие? В чужой дом лезут, порядки свои наводят…

— Не все, — сказала Нина и взглянула на Шуру.

Отвращение… отвращение прочел он в ее серых глазах!