Юрий Хазанов - Укол рапиры

— Ну, баба Лена, рожай!

— Во-во, про это и спрашивают! Стыда совсем нет. На весь мир объявляют.

— Баба Лена, да ты не волнуйся. Так ведь оно всегда было. Еще в прошлом веке, например, няня Пушкина в тринадцать лет замуж вышла. И ничего. А возьми сейчас в арабских странах или в Африке…

— Что ты мне голову морочишь с твоей географией! Я тебя не про Африку спрашиваю. Довести хочешь, как деда…

— Баба Лена, ну что ты… Перестань… А насчет нас с Милой не волнуйся, честное слово. У нее голова на плечах… И у меня…

— Знаем мы эти головы! Нет, я все ж таки поговорю с ее матерью.

— Баба Лена, зачем? Это ничему не поможет.

— Как?! Уже…

— Баба Леночка, мы сами все понимаем. Я же тебе объясняю… Мила специально биологией занимается… Даже роды у лисицы принимала недавно…

— У лисицы!.. Ох, Игорюшка, доконаешь ты нас всех!

— Хватит тебе… И не смей ни с кем разговаривать — не то я голодовку объявлю!

— Все ему шутки. А у меня прямо руки дрожат.

— Бабочка Леночка, ну не надо… Успокойся…

Но Елена Ивановна успокоиться не могла. И потому проявляла постоянную бдительность. Когда Мила бывала у них дома — а это случалось теперь нередко, Елена Ивановна старалась почаще проходить мимо дверей Игоревой комнаты, громко шаркая домашними туфлями, а то и зайти: чай предложить, обед, ужин, апельсин — вне зависимости от времени дня или просто спросить, не слыхали, какую погоду обещают на завтра и что сегодня по телевизору интересного. Сергей Семенович тоже не оставлял их своим вниманием: делился соображениями по вопросам внешней политики, обличал взяточников, расхитителей государственной собственности, а также зарвавшихся частников, которые набирают силу и грозят подорвать устои.

Игорь бесился от всего этого, порывался запереть двери на ключ, но Мила каждый раз уговаривала не делать так, иначе старики совсем покоя лишатся, а там и до инфаркта недалеко. Их в самом деле сейчас постоянно пугают, внушала ему Мила, как маленькому, — в газетах, по радио, с экрана: с непривычки можно с ума сойти…

— И твои родители тоже?.. — спрашивал Игорь.

— Мои кое-что понимают. Но у тебя ведь дедушка с бабушкой. Они уж ничего никогда не поймут. Если что не так, как у них когда-то было.

— Веселенькая перспектива.

— Правда, я так считаю: каким человек родился, каким ему помогли стать — дома, в детском саду, в школе, таким и останется. До конца жизни. И не верь взрослым, когда говорят, что изменились, стали другими. Все это выдумки. Мой отец всегда будет книжки выменивать. Природу не переделаешь. А мама всегда будет говорить все, что думает.

— Интересно, а до каких лет можно переделать?

Мила задумалась.

— Лет до двадцати, наверно. Или до восемнадцати.

— Значит, у нас еще есть несколько годочков? Ура! Будем переделываться.

— Думаю, нам не очень надо, — сказала Мила.

— Правильно, ты мне нравишься и такая.

— И ты мне…

И в это время вошла бабушка, принесла на тарелке два яблока… Импортных…

Все же Елена Ивановна непременно позвонила бы матери Милы (телефона ей Игорь, конечно, не давал, но она подсмотрела, когда Мила набирала свой номер), если бы вскоре не случилось что-то, чего она не поняла, да особенно и не старалась, потому что главное стало видно невооруженным глазом: Мила перестала у них бывать, Игорь ей не звонил, ходил мрачный, в КЮБЗ по воскресеньям не заглядывал… Поссорились? Надолго ли? Интересно, из-за чего?.. Дед был тоже на седьмом небе и боялся лишь одного: не помирятся ли через день-другой?..

Игорь и Мила не мирились. Потому что не ссорились. Все было гораздо сложнее, запутаннее.

В то воскресенье после КЮБЗа они забрели к Миле. До этого почти всю дорогу шли пешком по просушенным ранним апрельским солнцем улицам, держались за руки и не замечали ничего кругом. Игорю делалось порой страшновато, когда вдруг обнаруживал, что они уже на другой стороне перекрестка, а он и не помнил, как там очутились, не видел ни миганья зловещего светофора, ни потока машин.

Они очень проголодались, Игорь с удовольствием пообедал; был борщ с такими чуть отдающими чесноком пампушками, или как они называются, блинчики с мясом, румяные, нежные. Дмитрий Антонович рассказывал, как сумел все-таки достать подписку на Соловьева, за сколько — он и говорить боится, чтоб из дома не выгнали, а вот с Ключевским ничего не получилось, но с Пастернаком зато, слава богу, полегче стало. И с Цветаевой… Недавно он обменял…

После обеда наступил полный «кайф», как бы выразился Игорь. В окно заглядывали последние закатные лучи, от них хотелось щуриться и мурлыкать, как Барсик; Кент лежал, будто бездыханный, у их ног, и лишь изредка его палевый бок сотрясала волнообразная сонная дрожь: Дмитрий Антонович ушел в другую комнату, Анна Федоровна возилась на кухне. Было тихо, тепло, уютно. Тянуло в сон.

— Вот, хочешь, посмотри наш альбом, — сказала Мила. — А то заснешь. Я тебе не показывала?..

Мила маленькая, в одной рубашонке… Это где? А, на юге… Вот в пионерском лагере. Какой у тебя вид деловой… А вот ты со своей Сашей, да? А этот парень кто?.. Ничего из себя, прямо молодой Элвис Пресли… Не поет? Баскетболист? Ты его давно знаешь? С первого класса? Ого, стаж… А мать у тебя ничего была… Ха, Дмитрий Антоныч под «Москвичом»! По ногам узнаю… А это… Ох, сколько их! Вот твоя мама, верно?.. Смотри! Вот этот! Вылитый мой отец…

— Правда, на тебя немного похож, — сказала Мила. — Кто ж это, интересно? Может, брат твоего отца?

— Почему брат? У отца нет брата. Случайное совпадение.

— А вот сейчас узнаем… Мама, пойди сюда, скажи…

Вытирая руки, вошла Анна Федоровна.

— Наш выпускной курс, — сказала она. — Сто лет назад… — Она наклонилась над альбомом. — Ты спрашиваешь, кто это? Эвир… Виктор Пузик… — Мать выпрямилась, посмотрела в помрачневшее окно.

— Ой, какая смешная фамилия!

— Ой, тогда это мой отец!

Мила и Игорь одновременно выкрикнули свои «ой» и также одновременно сказали:

— Почему же твоя фамилия Векшин?

— Значит, вы с моим отцом вместе учились?

Анна Федоровна продолжала смотреть в окно, словно видела там еще что-то, кроме соседнего дома, ставшего белей на фоне темнеющего воздуха.

— Может, ты Векшин по матери? — снова спросила Мила.

— Нет, — сказал Игорь.

— Значит, это твой псевдоним? Или подпольная кличка?

— Перестань, что за допрос! — сказала Анна Федоровна. Но и она смотрела на Игоря с интересом.

— Ничего особенного, — сказал Игорь. — Просто отца, когда он родился, назвали Эвир. Дед с бабкой придумали. «Эпоха войн и революций», понимаете? А фамилия деда — Пузик. Представляет? как отцу повезло? Эвир Пузик! Фантастика!

— Очень симпатичная фамилия, — сказала Мила. — Не понимаю, что плохого?