Сергей Антонов - Трудный день

«Черт бы подрал эту мельницу!» — ругался он про себя, боясь встретиться глазами с Лениным. Но это случилось. Владимир Ильич взглянул в его сторону. Взглянул ли он случайно или нарочно, но оператору показалось, что с недовольным видом.

«Мешаю…»

Но и сейчас отступать от трибуны или прекращать съемку Федотов не мог. Он продолжал снимать, зло сжимая ручку трещавшего аппарата.

Ленин взглянул на него еще раз. И опять, как казалось оператору, взглянул недовольно. Федотов, делая паузы, продолжал снимать. «Что я могу сделать?» — подбадривал он сам себя. — Мне ведь нужно снимать». Он видел, как люди, пришедшие сюда перед отправкой на фронт, получали от Ленина то, что было так необходимо в этот момент. Владимир Ильич был источником мужества, стойкости, решительности.

Именно эти черты хотелось запечатлеть Федотову в образе руководителя Советской республики. Они дали бы, казалось оператору, наиболее точный портрет дождя и современникам и потомкам.

И Федотов продолжал делать свое дело.

Но здесь случилось самое страшное, чего так боялся оператор: пленка кончилась. Он сделал еще несколько оборотов ручки. «Да, холостой ход, крутить легче, и пустой механизм трещит по-особенному металлически сухо… Все!»

Федотов вздохнул и, раздумывая, успокаивая себя, решил, что все-таки ему удалось выполнить свой долг: наиболее интересные моменты речи он снял. Снял как раз те, которые ему хотелось снять; люди увидят Ленина — сурового, Ленина — решительного, Ленина — беспощадного к врагам… Вот таким, каким видели его эти красноармейцы и добровольцы.

Вскоре Владимир Ильич кончил свое выступление, и Федотов почувствовал себя даже счастливым: уж если он что и недоснял, то совсем маленькую толику, совсем крохотную!

Под шум аплодисментов, под мощные звуки «Интернационала» Владимир Ильич спустился с трибуны и направился в сторону оператора.

«Ну вот, сейчас мне и попадет…»

Проходя мимо Федотова, Ленин посмотрел на киноаппарат и, словно что-то вспомнив, улыбнулся оператору.

Тот приободрился и сказал:

— Извините, Владимир Ильич… Я вам мешал говорить… Уж очень старая камера…

Ленин остановился, выслушал, с интересом взглянул на аппарат.

— Ничего, ничего… Не волнуйтесь, — сказал он. — Каждый должен делать свое дело…

Владимир Ильич одобрительно взглянул на Федотова и неожиданно, разделяя слова, не без озорства, повторил, проходя дальше:

— Каждый должен делать свое дело!

Но через минуту, что-то заметив, Ленин снова остановился, хотя и спешил куда-то. Федотов, заинтересованный, сделал несколько шагов в сторону и увидел девочку лет четырех. На ней было распахнутое пальтецо, старенькое платьице с выцветшими, когда-то веселыми цветочками. Волосы ее были тщательно уложены поровну в каждую сторону. У рта девочка держала не совсем чистый кулачок и, явно не представляя себе, что здесь происходит, без особого интереса смотрела на всех поочередно с одинаковым вниманием. Посмотрела на военного, проходившего мимо, на парня в пиджаке, шел мимо Ленин — посмотрела на Ленина.

Владимир Ильич наклонился к ней и погладил ее мягкие волосы.

Федотов, едва заметив, как Ленин подошел к девочке, по профессиональной привычке бросился к аппарату. И сейчас же остановился: в кассете нет ни метра пленки.

Девочка, которая не отпускала кулачка ото рта и все время озиралась по сторонам, сейчас подняла голову. Увидев склонившегося над ней Ленина, она доверчиво улыбнулась. Владимир Ильич тоже улыбнулся. Девочка засмеялась и, разжав кулачок, потрогала пуговицу на пиджаке Владимира Ильича. Тот снова погладил девочку по голове и, улыбнувшись, пошел дальше.

А Федотов в досаде и негодовании на самого себя даже взмахнул кулаком. Ведь так недавно он считал, что честно выполнил свой долг!

«Грозный, решительный, суровый»! — повторял он свои слова, только минуту назад, казалось, полностью исчерпывавшие образ Ленина. — А где вот это? Где?»

Двое беседовали.

Один — седой старик, с десятилетнего возраста трудившийся на земле и сейчас, на восьмом десятке, подходивший к концу своего пути на ней, — не верил в возможность справедливости в этом мире, другой — Ленин — долго, но безуспешно доказывал, что она непременно будет.

Встретились они случайно.

В субботу, в конце рабочего дня, разложив на столе карту Московской губернии, Владимир Ильич разглядывал ее, выбирая мало знакомое ему предместье или уголок Подмосковья.

Ни шофер, Степан Казимирович Гиль, уроженец Петербурга, ни сам Владимир Ильич не знали как следует окрестностей. И хорошо было в субботу отправляться наугад за пятьдесят — шестьдесят верст от шумной, пыльной столицы и, бродя по лесу, отдыхать, открывая для себя красоту все новых и новых мест.

В этот раз Владимир Ильич добрался до одной станции на северо-западе от Москвы.

Оставив машину и шофера, он незаметно для себя с ружьем за плечами углубился в лес.

Ленин чувствовал себя прекрасно. Дела шли в общем неплохо. Разгромлены Колчак, Деникин… Разрабатывается план электрификации… Советская власть укрепляется повсеместно… А всего несколько лет назад о ней никто в мире, кроме нескольких человек, не имел понятия. Да и сам Ленин, скитаясь по Европе в годы эмиграции, не мог полностью представить того, что сегодня уже существует наяву, хотя любил мечтать и умел фантазировать.

Дела идут…

И вот он снова в лесу. Как всегда, природа не требовала ничего, кроме любви к себе, а он давно любил ее, дружил с самого раннего детства, и поэтому ему было так легко и хорошо с ней…

…Сухая, звонкая осень.

Дубы стали коричневыми, хорошо прожаренными на солнце. Березы — темно-желтыми. Осина пестрела ярче всех чистым насыщенным оранжево-красным цветом. Некоторые деревца ее успели оголиться, обнажив тонкие сучья. Хотя было совершенно безветренно, тихо, листья на них трепетали и крутились, словно привязанные на нитках.

Трава усыпана опавшими листьями. Быстрее всех чернели листья хлипких осин. Они словно штампом выбиты из покореженного на пожаре, сожженного кровельного железа. Сухие, высушенные до хруста листья берез и редкие листья дубов топорщились, похожие на лодки, на корабли, затейливые и непонятные суда, которые унесет ветер.

Пахло сеном, и от сухой, прокаленной листвы — солнцем.

На небольшой полянке Владимир Ильич увидел старика лет семидесяти — семидесяти пяти. С большой плетушкой-корзинкой в жилистой с коричневыми крапинками руке старик собирал грибы. Он легко наклонялся, шуршал сухой листвой, что-то тихо и спокойно бормоча себе под нос.

Владимир Ильич подошел поближе и поздоровался:

— Здравствуйте, дедушка!